Я махнула на неё рукой, легла и делала вид, что сплю. С наслаждением бы уснула, но разве уснёшь, когда сидит у тебя в ногах такое вот загадочное существо, врёт без всякой совести, считает нас, взрослых женщин, круглыми дурами.

Попутчица даже не прилегла, забыла про свою усталость. Несколько раз она меняла подход к этой девочке. То называла деточкой и гладила по голове. То требовала, топая ногами:

— Говори, а то хуже будет!

Девочка смотрела на неё с интересом. Она поняла главное для себя: мы никого не позовём, шум поднимать не будем.

— Как тебя зовут?

— Эсмеральда.

— Какой твой адрес? Эсмеральда! Говори, а то хуже будет!

Молчит.

— Из какой ты школы, паршивая девчонка!

— Я? — святой взгляд из-под ресниц. Разве без вопросов не ясно? — Из балетной. Я там с четырёх лет учусь на балерину.

— Тьфу! Врёт и не краснеет! Что же из тебя вырастет, если ты с таких лет так нагло врёшь?

— Я никогда не вру, что вы, — врёт девочка.

Тут уж и я не выдерживаю. Перестаю притворяться спящей.

— Послушай. Если человек не сделал ничего плохого, ему не нужно скрываться. Вот эта женщина — директор ателье, её зовут… Как ваше имя-отчество?

— Зинаида Петровна, — говорит попутчица быстро, — Смирнова.

— Видишь? Зинаида Петровна Смирнова. Я — писательница. Хочешь знать, как меня зовут? Пожалуйста. — Я называю имя, отчество, фамилию, адрес, телефон. — А ты кто?

Она слушает с непроницаемым лицом. Я чувствую себя смешной.

— Эсмеральда, — отвечает она.

А за окном уже светло, и жёлтая шторка налилась солнечным светом и теплом. Наш поезд «Красная стрела» медленно, достойно, гордо подъезжает к Московскому вокзалу. В Москве Ленинградский вокзал, а в Ленинграде — Московский, очень на него похожий. Громкий величественный марш города Ленинграда играет радио на вокзале. Мы приехали.

Я и попутчица надеваем пальто, девочка стоит, ждёт. Мы берём свои вещи, идём к выходу, а она тоже идёт с нами. А что, если сейчас вежливая проводница спросит: «Минуточку, а эта откуда пассажирка? Где её билет?»

Девочка, видно, об этом же самом думает. Спинка напряглась, испуганные глаза глядят на проводницу. Идёт бочком, бочком, по стеночке. Раз — и выскользнула из вагона, стоит на перроне. А на перроне ты уже не пассажир, и никто билета не спросит. Ты уже не в поезде, а на перроне. Мало ли зачем ты можешь здесь ходить? Кого-нибудь встречаешь. Кого-нибудь провожаешь. Ты — свободный человек, куда тебе надо, туда ты идёшь.

— Стой! Стой! — громко кричит попутчица.

Девчонка вдруг рванулась в сторону, отскочила за стеклянную палатку с булками и кексами, завернула за угол. Мелькнул чёрный свитер. Мы кинулись вслед, но уже было ясно — не догоним. Мы были не нужны ей, и она ушла от нас.

Несправедливо. Разве? Но ведь каждый из нас свободен от тех, с кем он себя не связывает…

Наша свободная, независимая девочка ушла.

Осталась тревога. Маленькая девочка в чужом городе. Родственники или, как она их называет, знакомые почти родные, — это, скорее всего, её выдумка. Куда же она пойдёт? Где будет есть? Ночевать?

Попутчица всхлипнула и сказала, что у таких детей родители умирают раньше времени. Но, с другой стороны, сами виноваты — за ребёнком надо смотреть и воспитывать его дисциплинированным и послушным. Что у неё, у попутчицы, дочь тоже своенравная и ремень по ней плачет. Но теперь она видит, что её дочка — просто тихий козлёночек. Потом она вытерла лицо надушенным платком и сказала:

— А вы правда книги пишете? Честное слово? Я никогда писателей вблизи не видела.

Она внимательно рассматривала меня. Потом сказала:

— Спасибо за компанию.

И села в такси. Протянула мне из окошка машины листочек.

— Здесь мои телефоны — рабочий и домашний. Если что узнаете, позвоните, очень вас прошу.

Я киваю. Но что я узнаю? От кого?

…На Невском проспекте все дома особенные. Ни в одном городе нет таких домов. Иду по Невскому и сама себе повторяю: «Вот иду по Невскому». Не хочу больше думать о вздорной девчонке. Ничего с ней не случится. Пусть живёт кик хочет, это её личное дело. А я иду по Невскому.

Я люблю Ленинград. Он для меня не просто город. Не просто красивый город. Он для меня живой и дорогой, как человек. И я говорю с ним о многом, а он мне отвечает. Каналы отвечают, мосты, набережные, улицы. А когда долго не вижу их, душа тоскует. Увидела и радуюсь.

Люди в то утро шли по городу буднично, спешили на работу. Все ленинградцы кажутся мне особенными, будто посвящены они в какую-то тайну. Какую? Откуда мне знать, это же их тайна. Может быть, тайна гармонии, музыки улиц, домов, мостов. Они, эти люди, живут среди того, чего у других людей нет. Вот они идут мимо, им, конечно, нет дела до меня, моих настроений. У них свои заботы и свои настроения. И конечно, когда бегут на работу, не заглядываются на архитектурные ансамбли и памятников не замечают. Но всё равно, живя среди таких домов и таких мостов, человек становится другим, он лучше становится, так я считаю. И вообще от места, где живёшь, многое меняется в тебе, в твоём характере. И даже в судьбе. Впрочем, это моё собственное мнение, никому его не навязываю.