Шрифт:
Максим тихо позвал:
— Гена, Гена, Генриетта. Это я пришёл, узнала меня? Не бойся.
Она всегда смотрит вниз. А тут подняла голову, маленькие неприветливые глазки взглянули на Максима. Что они выражали?
Он тихо, бесшумно отпер дверцу клетки, на цыпочках подошёл к гиене, накинул ей на шею ошейник, прицепил карабинчик поводка. Будет рваться Генриетта? Не понравится ей на привязи? Нет, терпеливо стоит, не рвётся. Значит, понимает. А шерсть у неё жёсткая, пыльная. Полосатая гиена, только полосы при неярком свете лампочки почти незаметны.
Максим медленно вывел гиену из клетки. Она шла за ним, не упиралась, не лаяла. Конечно, она догадывалась, что он ведёт её на свободу. А свободы хочет всякий.
Когда они отошли от станции юннатов, Максим опять услышал голос Таисии Степановны:
— Ушёл и не попрощался. Воспитание.
Значит, она не заметила, что Генриетты в клетке уже нет.
Максим и гиена быстро уходили по дорожке.
Парк показался Максиму в темноте очень большим, деревья — очень высокими, и шумели они высоко, под самым чёрным небом. Дорожка, по которой он ходил много раз, теперь почему-то была узкой, ноги проваливались в снег.
А рядом семенила Генриетта, задние ноги у неё короткие, а передние — длинные.
Максим для храбрости сказал:
— Да здравствует свобода!
Кто поймёт Павликова?
Игорь Павликов идёт по коридору и заглядывает в лица девочек. Девочки на этом этаже все высокие, Игорю приходится на цыпочки подниматься, чтобы отыскать нужного человека.
— Павликов! Иди на свой этаж! — кричит ему дежурная учительница. — Зачем ты сюда забрёл?
— Я одного человека ищу, — серьёзно отвечает Игорь, — мы договорились.
Коротко остриженные волосы немного отросли и теперь торчат на его голове, как колючки у ежа. Держится он независимо, но сегодня это даётся ему не так просто: неприятности опять свалились на его колючую голову.
Таня как будто почувствовала — сама вышла ему навстречу, когда он поравнялся с дверью её класса.
— Игорь, хорошо, что ты пришёл.
— Ничего хорошего. — Они отошли к окну в коридоре. — Одна несправедливость. Он говорит — телевизор не будешь смотреть целую неделю. Я говорю — без телевизора неделю только дикарь может прожить. Он говорит — я из тебя сделаю человека. Я говорю — я и так человек. А он перестал со мной разговаривать, отец называется.
Игорь тяжело вздыхает и смотрит в окно. Таня знает, когда человеку тяжело и на душе у него скребут кошки, ему почему-то хочется смотреть в окно, хотя все эти заснеженные скамейки и девочка, уткнувшая нос в пушистый воротник шубы и чёрный пудель с ярко-жёлтым ошейником в этот момент совершенно человеку не интересны. Но он их разглядывает внимательно-внимательно. Это значит, что настроение у человека совсем плохое.
Но он пришёл к ней, значит, верит, что именно она, Таня, сможет ему помочь. Она, взрослая девочка, высокая, смелая, сумеет найти выход. Игорь смотрит снизу вверх очень ясными, немного печальными рыжими глазами, смотрит с доверием и просьбой. И Таня начинает чувствовать себя сильной и смелой, способной на решительные поступки.
— Ты можешь рассказать, что ты натворил? За что тебя все ругают?
— Вот именно, что ни за что! — У Игоря очень честное и справедливое лицо. — Я ничего не сделал. Ко мне придираются все, я же тебе и говорю.
Да, это не так просто, договориться с Игорем Павликовым. Такие люди не выкладывают всё подряд.
Мимо идёт Максим. Он останавливается, прищуривается на Павликова и вдруг говорит:
— Павликов! Я тебя знаю.
— Меня все знают, — отвечает Игорь. — Делов-то.
— Послушай, это ты вчера на школьную крышу залез и там дурака валял? Ну ты даёшь!
— Не дурака валял, а снег сбрасывал! — возмущённо выкрикивает Игорь. — Не знаешь, а выступаешь.
— А по шее? — деловито спросил Максим.
— Максим, Максим! — Таня встаёт между ними. — Ты что?
— Ничего, — ворчит Максим. — Полезно было бы.
— Ещё чего! — Из-за Таниной спины кричит Павликов. — Не имеешь права!
В это время звенит звонок, Игорь кидается по коридору.
Таня догоняет его, кладёт руку на его колючую голову, ёжик оказывается совсем мягким. Некоторое время Таня идёт с ним рядом, и Павликов успокаивается.
— Ты и так человек, Игорь. Мы что-нибудь придумаем. Ты не расстраивайся, ладно?
— Я и не думаю расстраиваться. — Он мотнул головой упрямо и вместе с тем беспомощно.
— Ну вот и хорошо. У меня к тебе просьба, Игорь.
— Какая? — загораются жёлтые глаза. — Какая просьба-то?