Не знаю, как это произошло, но в каком-то месте мы с профессором отделились от «туннельных крыс» и остальных фотографов. Нас предупреждали, что такое может случиться, и я думал, что за этим нужно было следить особенно, но профессор, который находился впереди меня, возможно, был другого мнения. Или же нарочно это устроил.

Мы оказались в одной из комнат. В свете профессорского фонарика она выглядела пустой, но я рассмотрел дверной проем, ведущий в соседние комнаты.

— Нужно подождать. — От пульсации крови в голове меня тошнило. — Пусть сначала специалисты проверят путь. А потом уже пойдем дальше.

— Они ничего не найдут, — рассеянно произнес он.

— Почему вы так уверены?

— Это моя работа — быть уверенным.

— Правительство, наверное, платит вам за такой риск хорошие деньги.

— Я здесь не из-за денег.

— Значит, из-за любви, — хохотнул я, пытаясь снять напряжение.

Он двинулся дальше, водя лучом фонаря по сторонам. В соседней комнате я заметил что-то белое.

— Вы интересуетесь политикой..? — Он замолчал, давая мне возможность назвать свое имя.

— Уилл Кеннет. Политика — это занятие для ребят постарше, которые уже не помнят, что такое веселье.

— Есть много людей вашего возраста или даже младше, которые не согласились бы с вами мистер Кеннет. В Америке, в Австралии и Европе все громче слышны протесты против этой войны. Погода меняется. Противоположности перестают притягиваться и вступают в конфликт.

— Не знаю, что вы хотите этим сказать. — Мы подошли к дверному проему. Снова я заметил белый предмет, а потом еще один. Но профессор так быстро водил лучом фонаря, что я не мог определить, что это.

Молодые и старые. Запад и Восток. Власти и мятежные массы.

Он остановился в проходе. Свет упал прямо на белые предметы, и я наконец смог увидеть, что это были камни, глыбы, на которые, похоже, наткнулись под землей те, кто копал туннели. Двойные колонны с проходом между ними.

— Порядок и хаос. — Он направил луч фонарика мне в лицо, ослепив меня. — На какой стороне вы, мистер Кеннет?

Я оттолкнул его руку, раздраженный таким обращением.

— Я на своей собственной стороне. Меня все это совершенно не интересует, поверьте.

До этого он мне даже начал немного нравиться, но теперь я увидел в нем то, что не раз замечал в политиках, генералах и тех, кто всеми силами старался отстоять свое место в мире. Не то чтобы это было что-то плохое, скорее просто какая-то твердость натуры. Уверенность в том, что, если ты хочешь, чтобы мир вращался так, как удобно тебе, ты должен идти на шаг впереди того, кто рядом с тобой. Я решил, что причиной этому был страх. Некоторые люди просто не любят перемены.

— Есть только две стороны. — Он снова начал двигаться, и свет прочертил дорожку к проходу между колоннами. — Если вы еще не определились, очень скоро вам придется это сделать. Мистер Кеннет, я делюсь с вами знаниями, которые приобретаются с возрастом. Пройдите к мудрости по кратчайшей дороге и выберите свой путь.

Но меня больше интересовали камни. Было видно, что они уходят дальше в коридор.

— Что это за место?

Он внимательно осмотрел высеченные на камне изображения, выхваченные из тьмы игрой света и тени. Похоже, это были какие-то письмена с иллюстрациями. Но они не имели никакого сходства с теми видами вьетнамской письменности, которые мне доводилось встречать до сих пор.

— Очень старые, — пробормотал он задумчиво себе под нос.

— Вас прислали сюда, чтобы это найти?

— Я не знал, что найду. Донесения поступали туманные, но все указывало на то, что это имеет отношение к моей сфере деятельности.

Выйдя в коридор, мы почувствовали, что температура там ниже на несколько градусов. Может, это камни давали такой эффект, но меня не покидало ощущение, что так быть не должно.

— Что это?

— Метафизика. Применение правил логики и разума к нелогичному и иррациональному.

— Видите, профессор, вот почему американцы считают европейцев инопланетянами. Слова те же, но язык другой. Я родом оттуда и не понимаю, что вы говорите.

Он поднял руку и дотронулся до моей груди, останавливая меня.

— Что?

Он быстро приложил палец к губам. Я всмотрелся в темноту впереди. По какой-то причине профессор прикрыл фонарь ладонью.

— Вы что-то услышали? — прошептал я.

— Идите осторожно, — сказал он. Можно подумать, у меня на уме было что-то другое.

Нужно возвращаться назад. Все мои чувства говорили об этом. Все, что я знал о Вьетнаме, указывало на то, что нужно бежать от неизвестности. Но тогда я не мог противиться любопытству и не хотел разрушить даже в собственных глазах свой изумительный, как мне представлялось, образ.