Шрифт:
– Там крысы водятся…
– Размером с корову! – предположил Вомбат.
– Нет, с виду обычные. Железа у них какая-то специальная появилась. Наркотики вырабатывает.
– Как это – наркотики? – Командир поморщился: очередная байка. Таких бредовых историй сейчас тьма-тьмущая гуляет. Жаль только, что половина из них правдой потом оказывается.
– А так: пробежит такая мимо, прыснет из этой железы – у тебя и крыша поехала…
– Галлюцинации?
– Ну.
Мужики пока этих подробностей не знают. Завтра утром Командир встречается с Зеленым и с кем-то из пресловутого Центра. Обещали противогазы и карту тоннелей метро. Разберемся. Пургена придется оставить здесь. Будем для важности считать, что эта загаженная дыра – наш базовый лагерь. Все ж Гаражи. Не Труба и, уж во всяком случае, не Железка. Не говоря уж о ТЭЦ.
Вомбат подошел к Диме. Рядом спал Леня, постанывая во сне, бережно положив на пол замотанные бинтами руки.
– Подъем! – Стармех проснулся моментально. – Дежурить. – Передал часы, засомневался, не покурить ли еще раз перед сном, да раздумал. Завтра день обещает быть трудным.
Интерлюдия II
– Оксана Сергеевна, вы меня слышите?
– Да.
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо.
– Голова не кружится?
– Голова… Немножко… В ушах шумит…
– Расслабьтесь. Вспомните, как это было в прошлый раз. Дышите глубоко. Слышите музыку?
– Нет… То есть… Да…
– Сосредоточьтесь. Вы знаете, куда отправляетесь?
– Да.
– Думайте только об этом. Приготовились. Я начинаю считать. Когда я назову цифру «пять», вы крепко заснете. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
В углу детской мягко-мягко мерцает маленькая лампадка. Застыли образа в дорогом золотом окладе. Очень-очень дорогом. Няня, правда, этого не одобряет и ворчит – мол, на такие деньги… и начинает перечислять, что можно было бы сделать на такие деньги. Но тут слушать ее становится совсем неинтересно, потому что говорит она про надоевшие еще в гимназии «штуки ситца» и тому подобное.
За окном – осень… октябрь. Тяжелые розовые шторы с кистями задвинуты неплотно; в узкую щель пробивается свет мотающегося на ветру уличного фонаря. Дождь… Моросит, окутывая фонарь облаком серебряных искр. Тихо. В двухэтажной квартире красивого дома на Большом проспекте Петроградской стороны все спят. По соседству с детской похрапывает нянюшка. Уже старенькая, подслеповатая, но любимая. Верный хранитель нехитрых тайн двенадцатилетней хозяйки комнаты с розовыми шторами. Девочка со странным именем Соломонида (по-домашнему – Соля, Соль, иногда даже – Солонка, но она никогда не обижается) лежит сейчас без сна под теплым одеялом. Она подозревает, что как раз сейчас в темной гостиной собрались на ночное бдение все домовые квартала. Девочка не очень верит в домовых, но иногда так хочется, чтобы они были…
За гостиной – папин кабинет. Папа – знаменитый изобретатель. Он сейчас в отъезде. Война, и он, генерал, почти не бывает дома. Мама говорит, что папины новые пушки вгонят ее в гроб скорее тевтонов… Но это она так шутит.
Потом – библиотека, потом – комнаты старших братьев. Обе пусты. Миша уже три года на фронте, штабс-капитан, полный георгиевский кавалер, получил от государя золотое оружие за храбрость… Алеша только-только закончил юнкерское училище и тоже воюет… Как хотелось бы девочке оказаться рядом с ними! Сестрой милосердия… вынести с поля боя… спасти…
Трое старших сестер тоже не всегда ночуют дома. Елена, вторая после Миши, – доктор и все время в госпитале, врачует раненых. Таня и Наташа, двойняшки, еще учатся, тоже на докторов. И все время подле старшей. А у Елены есть и жених! Полковник Кутепов. Девочке Соле он очень нравится. Тоже воюет… Ах, ну когда же кончится эта глупая война! Чтобы все снова собрались в огромной гостиной… И чтобы было Рождество…
А еще в квартире есть мама. Совсем рядом, по другую сторону от детской. Там у нее будуар, полный самых-самых удивительных штуковин. Среди них – маленькая часовенка, самая настоящая, освященная митрополитом… Мама очень набожна. А вот она, Соль, не слишком. Ведь если бы и впрямь был добрый Боженька, разве позволил бы он, чтобы папу и брата Ксени, лучшей подружки, соседки по парте, убили бы в один и тот же день? Ксеня после этого стала совсем-совсем седой, точно древняя Маланья, побирушка на паперти…
Девочка Соль лежит без сна. За окнами, что заклеены на зиму вощеной бумагой, уныло стучит дождь. Мерцает лампадка. За стеной похрапывает нянюшка. А Соль крепко помнит тревожные глаза мамы… и сухой, надтреснутый голос Елены, когда та ненадолго заскочила домой перед ночным дежурством:
– Они вот-вот взбунтуются… Мама, наверняка будут погромы. Забери Сольку, и перебирайтесь к нам. Госпиталь все ж… много офицеров… А у них – оружие…
– Господь не допустит… – жалобно возражает мама, и девочка Соль знает, что дело плохо.