Остальное довершило воображение Ситяева, воспаленное любимыми им американскими боевиками. Что он успел крикнуть на прощание – не знает никто, поскольку все звуки вместе с издающей их головой исчезли в пасти монстра.

Очнувшийся Агафонкин увидел, что его прекрасная оскорбительница полусидит, опираясь на свой рюкзак, одной рукой прижимает к груди сумочку, а другой рукой вращает над головой бидоном, отбивая удары дубинок Кирдяшкина и Викулова. Позади девушки стоит на карачках лейтенант Ситяев, а голова у него не своя, и эта страшная голова пытается заглянуть в рюкзак. Агафонкин решил, что очнулся слишком рано, и снова закрыл глаза, не забывая, однако, прислушиваться к голосу молвы.

– «Неотложку» вызовите!

– Он же задохнется!

– Всех бы их туда…

– Все-таки маленькие головы у ментов делают…

– Это еще кострючок! Вот белуги на Каспии…

– Он что там, наркоту ищет?

Когда Агафонкин услышал дикий хохот, то рассудил, что настало время приходить в себя. На воительницу уже надели наручники, а какой-то усатый доброхот из толпы швейцарским офицерским ножом одним молниеносным движением с хрустом разрезал пасть осетру. Наконец голова Ситяева с мерзким чмокающим звуком вышла на свободу.

– Ну и рожа у тебя, лейтенант! – сказал доброхот, вытирая нож об рюкзак.

Ситяев некоторое время хватал ртом воздух, потом закашлялся. Голова его была вся покрыта кровавой слизью.

– Ну, сука, – сипло сказал он. – Ну, все!

– А где сапог-то? – спохватился Кирдяшкин.

Действительно, Джеймс Куку не стал дожидаться развития событий, а, прихватив неосмотрительно поставленный на пол кейс доброхота-освободителя, тихо-тихо смылся.

Как ни странно, доброхот не стал поднимать шум и тоже растворился в негустой толпе.

Когда пленницу повлекли в дежурку, сержант Агафонкин, как бы стыдясь своего неучастия в схватке, принялся разгонять народ, причем исключительно жестами, и, видя выражение его лица, люди повиновались безоговорочно.

Потом он сходил в вестибюль к аптечному киоску (идти пришлось далеко, поскольку тот киоск, что напротив поста милиции, не работал сегодня), взял упаковку анальгина и тюбик гепариновой мази. Слухи в сильно искаженном виде уже докатились до периферии, поэтому киоскерша долго не отпускала сержанта, выпытывая подробности. Сперва он отвечал скупо, все еще жестами, но потом, чувствуя, что челюсть кое-как движется, разговорился.

– Никакой не крокодил, – сказал он. – Осетер. И вообще не болтай. Контрабандой тут пахнет.

Выслушав пару медицинских советов, он двинулся назад. «Разложили ребята мочалку или еще нет?» – пришло ему в голову. Он торопливо вернулся к киоску, где, краснея, ткнул пальцем в презервативы и на пальцах же сперва попросил три, а потом, подумав, целых пять. Обратно он шагал чуть быстрее. Воображение пошло вразнос – должно быть, от удара. Первым, конечно, будет Серый, думал он. А потом я. А потом ей понравится. А потом отдадим пээмгэшникам с собакой. А в бидоне, наверное, мед…

Дверь, к его удивлению, была открыта. Мочалка, освобожденная всего лишь от рюкзака, сидела на стуле, закинув ногу на ногу. Сержанты стояли по стойке «смирно», а Серый, красный и мокрый, сидел за своим столом, выглядывая из-за половины осетровой туши, – но тоже по стойке «смирно». В руке у него была телефонная трубка.

– Извиняйся, Васька, – пробормотал он, отводя взгляд. – Извиняйся, пока не поздно.

В контуженном мозгу Агафонкина мелькнула было мысль, что мэр наконец-то дал приказ метелить черных, а они сдуру поступили наоборот. Потом – что напоролись на спецназовку, выполнявшую спецзадание, и тем самым сорвали спецоперацию. Потом…

– Так мы это… Прощения просим, – сказал он. – Чтобы без обид, значит…

И потрогал закаменевшую половину лица.

Девушка улыбнулась.

– Ираида, – сказала она застенчиво и протянула ладошку лодочкой.

Затмение все не оставляло Агафонкина, и он совершенно неожиданно для себя и впервые в жизни поцеловал женщине руку.

– Редкое у вас имя, – заискивающе подал голос из-за стола лейтенант.

– Обыкновенное имя, – сказала воительница. – У нас каких только нет имен! Есть Препедигна. Есть Феопистия…

Тем временем отозвался телефонный собеседник лейтенанта.

– Да! – закричал Ситяев. – Подойдет! Ну что ты!.. За мной не заржавеет! Спасибо, Мохнатый! Спас, можно сказать!

Он положил трубку и, расплываясь в улыбке, сказал:

– Сейчас будет машина. По высшему разряду доставят. Вы уж Евгению Феодосьевичу про недоразумение это глупое не говорите… Рыбку вам ребята сейчас упакуют…

Вместо ответа Ираида извлекла из-за пазухи огромный нож в шитых бисером ножнах. Агафонкин попятился было, но девушка повернулась к столу и одним махом отвалила толстенный желтый ломоть осетрины.