– У меня обои полопались.

– А у нас портрет на стене… смотрит и… плачет!

Антон невольно улыбнулся.

– Пойдем посмотрим. Где Юрий Дмитриевич?

– Не знаю, я уснула, проснулась, его нет… не пойду я туда.

– Ничего страшного не произойдет. – Антон взял ее под локоть и повел, слегка сопротивлявшуюся, в соседнюю спальню. – Это просто колдовские штучки. Слуги Морока решили нас немного попугать.

В комнате Валерии горел свет, сияла белизной простыней разворошенная кровать, шевелилась от ветра сквозь приоткрытое окно занавеска. На стене спальни висела картина, написанная маслом: проселочная дорога, поле ржи, могучие сосны, голубое небо.

Антон обернулся на нерешительно заглянувшую в комнату Валерию.

– Ты же говорила, что портрет плачет, а тут поленовский пейзаж.

Глаза женщины стали круглыми.

– Портрет был! Честное слово! Старик какой-то седой, с усами и бородой, смотрел неодобрительно, а из глаз – слезы текли… Я не вру, – жалобно добавила Валерия.

Антон подошел к картине, внимательно оглядел пейзаж и увидел две влажные, еще не высохшие дорожки.

– Что? – выдохнула ему в спину приблизившаяся Валерия.

– Похоже, кто-то действительно плакал. Хотя, с другой стороны, это чистой воды наваждение. Ложись спать, все уже успокоилось, концертов колдовских больше не предвидится.

– Нет! – испуганно ухватилась за его плечо Валерия, когда Антон двинулся к двери. – Я боюсь! Не уходи, побудь со мной.

Антон представил, что может подумать муж Валерии, вернись он в этот момент, и отрицательно покачал головой.

– Если хочешь, пойдем вниз, в столовую, чаю попьем и остальных подождем.

– Хочу. Отвернись, я оденусь.

Антон вышел из комнаты, на мгновение увидев в зеркале трюмо совершенно голую Валерию – она успела сбросить плащ и взялась за одежду на стуле, – и лишь за дверью у него потемнело в глазах и захватило дух. Женщина была ослепительно, божественно красива, и ее красота подействовала на него как удар молнии. А затем пришли гнев, ненависть, боль и тоска. Эта зрелая сильная женщина была чужой, ее ласкали чужиеруки и целовали чужиегубы, и прошло время, прежде чем Антон справился с неожиданной вспышкой ревности и с другими своими чувствами. Когда Валерия в джинсах и куртке вышла из спальни, он был уже холоден и спокоен.

Искоса поглядывая на него, она спустилась на первый этаж уже более сдержанно, на глазах приобретая былую уверенность и независимость. В столовой они зажгли свет, посмотрели друг на друга, ловя в глазах насмешливые искорки понимания ситуации, и Валерия прыснула, зажимая рот рукой.

– Ничего себе ночка! И мы хороши – струсили, как малолетки от страшной сказки.

Антон не мог сказать о себе, что струсил, но все же кивнул, соглашаясь.

– Было от чего. Я вот теперь думаю, рассказывать нашим об этом или нет.

– Конечно, расскажем. И с дедом Евстигнеем поговорим, он должен знать, что это означает. Скорее всего ты прав: кто-то нас пугает, насылает колдовские чары, испытывает нашу решимость. Чай будем пить?

Антон кивнул, Валерия включила на кухне электрический чайник. Вскоре они сидели в пустой столовой Ломова и пили чай с вареньем, поглядывая друг на друга с интересом и ожиданием. Происшествие снова сблизило их, позволило услышать стук сердца, и Антону приходилось все время усмирять свою фантазию и контролировать каждый свой жест, чтобы ненароком не дать понять собеседнице, о чем он мечтает. Вспомнив недавние высказывания Валерии об искажении русской истории, он хотел было попросить ее поделиться своими знаниями, но она начала первой:

– Серафим говорил, что ты был женат. Она ушла, потому что тебя осудили?

Антон помрачнел, не ожидая подобного вопроса от женщины, которая нравилась ему все больше и больше. Ответил нехотя:

– Нет, мы не были женаты. И она ушла раньше.

– К полковнику?

Антон вспомнил последнюю встречу с Татьяной, ее наигранное спокойствие и решимость, глаза, в которых все еще вопреки уверенности тлели растерянность и робкая надежда на возвращение. Татьяна так до конца и не осознала, что, уходя к полковнику Невельскому, обещавшему златые горы, обеспеченную жизнь и шикарный выход в свет, она предавала прежде всего себя, свою любовь. А Громов мог предложить ей в то время лишь рай в шалаше.

– Если тебе неприятно об этом вспоминать, то и не надо, – пожалела его Валерия. – Просто я думала, что Серафим как всегда преувеличивает. Хочешь, расскажу, как я вышла за Юру?

Антон отрицательно покачал головой, продолжая прислушиваться к долетавшим со двора и из дома звукам. Валерия тоже прислушалась, посмотрела на него, приподняв брови.

– Все тихо?

– Кажется, да. Во всяком случае обои больше не рвутся. Хотя это все так странно… я никогда прежде не задумывался над вторжением беса в реальную жизнь, пока не приехал в Москву. Да и не верил в проявление потусторонних сил.