– Про посылку? – Кукушкин побледнел, в глазах его проступил страх. – Откуда вы знаете?

– От верблюда! – Анна рассердилась. – Слушайте, Иван Иванович… то есть, Прокофий Питиримович – вам нужно привыкать к своему новому имени, – вы уж определитесь: либо вы мне верите и рассказываете все как есть, либо мы с вами прощаемся, причем прямо сейчас. Потому что такое недоверие меня обижает…

– Нет, извините, я, конечно, не прав… – смутился Кукушкин. – Вы столько для меня сделали… но, понимаете, это не моя тайна, а я вас только сегодня впервые увидел и даже не знаю, как вас зовут. И не представляю, откуда вы узнали о посылке.

– Зовут меня Анна, а о вашей чертовой посылке я бы предпочла ничего не знать! – И она рассказала Кукушкину о том, как к ней в руки по ошибке попала его посылка и к какой череде странных и трагических происшествий это привело.

– Так что, как видите, – закончила она свой рассказ, – я хочу все узнать, чтобы понять, как мне выпутаться из этой дикой истории, как разобраться со своими проблемами. Так что давайте раскроем карты. Я вам рассказала все, что знаю, теперь ваша очередь!

– Удивительная история! – вздохнул Иван Иванович. – Но чего только на свете не бывает! Кстати, из своего профессионального и жизненного опыта я сделал вывод: чем правдоподобнее история, тем больше вероятность, что она вымышлена, и наоборот – чем менее правдоподобной она кажется, тем больше шансов, что это – чистая правда. Ложь всегда кажется очень правдоподобной. И вы правы: я должен рассказать вам свою часть этой истории, хотя бы в благодарность за то, что вы для меня сделали.

Он перевел дыхание и начал:

– По профессии я историк, в свое время окончил исторический факультет университета и почти всю жизнь проработал в историческом архиве…

Анна знала эти детали его биографии, но не стала об этом говорить: ни к чему сообщать Кукушкину, что она наводила о нем справки. Это может разрушить с таким трудом установившееся между ними доверие.

– Еще в студенческие годы я познакомился с выдающимся историком, профессором Дмитрием Альбертовичем Биневичем-Делонне. Именно он предложил мне заняться сектами и тайными обществами средневековой Франции. Сам он большой специалист… то есть, я хотел сказать, был большим специалистом в этой области, и он заразил меня своим интересом, передал мне свои уникальные знания, научил меня основам научного поиска… словом, он сделал меня историком.

Иван Иванович опять перевел дыхание и продолжил:

– Дмитрий Альбертович был научным руководителем моей диссертации и всегда с интересом следил за моей работой. Я часто бывал у него дома – у него была квартира в самом центре города, на канале Грибоедова, из ее окон виден храм Спаса на Крови. Как сейчас помню эту большую квартиру – тысячи книг от пола до потолка, старинные гравюры, средневековые артефакты. Жизнь сложилась так, что в последние годы мы встречались довольно редко, но я все время с благодарностью вспоминал Дмитрия Альбертовича, часто звонил ему…

– Извините, – перебила его Анна. – Вы хотите сказать, что он все еще жив?

– Он умер совсем недавно, – грустно ответил Кукушкин. – Всего две недели назад. Тогда-то все и началось…

– Но постойте, сколько же ему было лет? – удивилась Анна. – Ведь вы сказали, что он был профессором еще в ваши студенческие годы… извините, – она смутилась. – Я не хотела вас обидеть…

– Да я ничуть не обиделся, – Иван Иванович улыбнулся. – Я понимаю, что кажусь вам ископаемым…

– Нет-нет, что вы! – запротестовала Анна. – Вы очень молодо выглядите, просто сейчас, в больнице…

– Не извиняйтесь! Дмитрий Альбертович действительно был уникальным человеком, уникальным во всех отношениях. Никто толком не знал, сколько ему было лет. Во всяком случае, когда я был студентом, он был уже немолод, а с тех пор прошло очень много лет, и можете представить – он почти не изменился! Конечно, я мог не замечать этих изменений, поскольку они происходили у меня на глазах, но и другие люди, те, кто не видел его годами, тоже говорили, что время над ним почти не властно. Особенно это касалось его голоса. Голос у него был молодой, звонкий, выразительный, что, как вы понимаете, очень важно для лектора. На его лекциях студенты не дремали и не занимались посторонними делами – они его слушали, слушали увлеченно… Сам он иногда противоречил себе, когда говорил о своем возрасте. То сообщал, что ему за девяносто, то проговаривался, что уже отпраздновал столетний юбилей, то вдруг утверждал, что ему немного за восемьдесят. Но уж это он точно кокетничал – я хорошо помню его сорок пять лет назад, и он тогда был очень пожилым человеком…

Кукушкин заморгал, словно присматриваясь к чему-то, что видел только он один, и продолжил:

– Мы немного отвлеклись, Анечка, но фигура Дмитрия Альбертовича важна для дальнейшего рассказа. Как я вам уже сказал, последние годы мы с ним встречались и беседовали не так часто, как прежде, но примерно месяц назад он позвонил мне. Должен признаться, что я не сразу узнал его голос…

Голос старого профессора стал тусклым и дребезжащим, как будто он наконец сдался перед неумолимым временем.

– Ванечка, – проговорил профессор, когда они обменялись приветствиями. – В последнее время я стал сдавать. Я чувствую, что жить мне осталось немного…

Кукушкин начал бурно протестовать, но старик властно остановил его:

– Не трать время на пустые слова, времени у нас немного, особенно у меня. Я прожил длинную и интересную жизнь и почти ни о чем не жалею. Но у меня есть один долг… точнее, одна обязанность, которая не закончится с моей смертью. Я должен эту обязанность кому-то передать – и не вижу никого достойнее тебя.