Мне не удалось найти логичное объяснение причин, по которым Роман Мацеяк держит в доме расчлененный человеческий труп, каждую минуту в паническом страхе ожидая, что его жена пронюхает. Я представила себе опять трясущегося от страха мужа, его полубезумные глаза, и меня тоже охватил панический страх. Может, пока не поздно, бежать куда глаза глядят? Как вернуться в этот проклятый дом, гае притаилась неведомая опасность?

Нет, не паршивые пятьдесят тысяч пана Паляновского заставили меня все-таки вернуться в дом Басеньки, а… чувство долга, что ли, ну и еще неистребимое любопытство. Хотелось узнать, что же все это значит.

Атмосфера в доме четы Мацеяков была гнетущей. Муж боялся и избегал меня, я боялась и избегала его. Теперь я почти не сомневалась в его преступных деяниях, подозрение перешло в уверенность. Непонятно только, зачем идти на преступление, если у тебя нервы ни к черту? Одновременно не покидало ощущение того, что у меня буквально под носом находится развязка какой-то потрясающей тайны, что я уже даже начала было приоткрывать над ней завесу, что, можно сказать, полизала краешек тайны, да не успела откусить, переключилась на другое. На блондина переключилась, чего уж там, а надо было додумать, собрать воедино все, связанное с мужем, шаманом, бессмысленными поисками в доме самых необходимых вещей, и множество других мелочей. Блондин сбил меня с толку.

Спускаясь к себе в мастерскую, где уже с раннего утра работали муж и его помощник, я вдруг поймала себя на том, что стараюсь как можно тише проскользнуть в свой рабочий кабинет, чуть ли не на цыпочках. Не хватало еще стать жертвой мании преследования! Бесшумно отодвинула я стул от стала, бесшумно уселась за работу. Дверь, соединяющая оба помещения мастерской, была приоткрыта, и до меня отчетливо доносился каждый звук. Судя по звукам, муж с помощником разворачивали на длинном столе штуку тафты. Слышались стук рулона о поверхность стола и шелест материала.

— У вас действительно больше нечем измерять ткань? — недовольно спросил помощник. — Такой штуковиной до Судного дня будем мерить. Тридцать сантиметров! Это же голова распухнет считать, я и так сбиваюсь.

— Нечем, — с тяжелым вздохом ответил муж. — Был нормальный портновский метр, да куда-то подевался. Придется купить новый.

— Так купите, без него в нашем деле никак не обойтись. Нельзя полагаться на то, что написано на метках.

Неслышно встав из-за стола, я на цыпочках подкралась к двери и осторожно заглянула в их комнату. Помощник и муж перемеряли тафту с помощью тридцатисантиметрового треугольника. Неудивительно, что помощник выражал недовольство. Широко раскрыв глаза, наблюдала я за этой картиной и никак не могла понять причины странного поведения мужа, ибо обычный портновский метр — деревянный, с ручкой, такой, каким продавщицы в магазинах отмеряют материю покупателям, — стоит наверху в кухне, рядом с холодильником. Ну, допустим, он не очень бросается в глаза, возможно, Басенька из вредности утащила его из мастерской и сунула в кухню, но ведь муж мог бы спросить, где он, мог поискать. Из-за дурацкого утюга устроил мне скандал, а тут… Неужели все одиннадцать дней они так и меряют ткань этим дурацким угольником со стороной в тридцать сантиметров? Нет, одно из двух. Или этот человек и в самом деле ненормальный, или… Или что? Я вернулась к своим шаблонам, но работать не могла. Предположения, одно глупее другого, проносились в голове. Но это же невозможно!.. Это же полнейший абсурд!.. Взяв листок бумаги и карандаш, я принялась механически чертить что-то, как всегда поступаю, когда надо подумать. Точки, цветочки, загогулины постепенно заполнили весь листок.

Может быть, я напрасно подозреваю этого человека, может, у него просто провалы в памяти? И он, бедняга, напрочь забыл, что в его доме имеется швейная машинка? Буквально остолбенел от неожиданности, увидев ее, я ведь помню… Забыл, что в доме есть домработница, которая занимается разными хозяйственными делами в своем рабочем помещении, в том числе и гладит… Забыл, где оставил метр. Забыл адрес шамана. И стыдится в этом признаться. Согласна, забыть можно все, вот только как забыть, что страдаешь автофобией?

Одну за другой стала я припоминать все странности супруга. Ну хотя бы поразившая меня сцена ревности, ни с того ни с сего… Нечто до того искусственное было в ней, что и тогда я это заметила. Вряд ли у этого человека был большой опыт по части таких сцен. Достаточно вспомнить сползающие очки, растерянные глаза, подбираемые с трудом слова. А история с Викторчаком? Помню, я тогда еще подумала, что на его месте вела бы себя точно так же, если бы не знала, как следует отвечать на вопросы этого совершенно незнакомого мне человека. Ну я понятно, я не настоящая жена. А он?

Ну вот, наконец, и выражено словами дотоле неясное ощущение. Не скажу, что мне стало от этого легче. Напротив, у меня мороз пошел по коже при одной мысли, что муж тоже фальшивый. Значит, действительно все вокруг посходили с ума — и чета Мацеяков, и пан Паляновский, и я. Всеобщее помешательство, не только начисто лишенное всякой логики, но и еще весьма дорогостоящее?

Остановившись на этой разгадке, я пока не стала искать других, просто была не в состоянии. Надо успокоиться. Потянувшись за сигаретой, я обнаружила, что пачка пуста. Поискала другую, другой не было. Думать без сигареты я не могла, поэтому встала и пошла за ней в спальню. Должно быть, муж только и ждал, когда я покину свое рабочее место, потому что вошел в мою рабочую комнату, как только я из нее вышла. Поняла я это по воплю, потрясшему весь дом:

— Барбара-а-а!. Вопль застал меня на лестнице, и я чуть не слетела с нее — так напряжены были нервы. «Барбару» я все еще не отождествляла с собой, подействовал просто неожиданный вопль, нарушивший тишину дома. Нет, пожалуй, он все-таки сумасшедший, а не фальшивый.

Судорожно вцепившись в перила, я застыла на лестнице. Муж по своему обыкновению высунул голову из двери мастерской.

— Барбара! — завопил было снова, но, узрев меня, несколько приглушил громкость и возбужденно продолжал: — Слушай, это же великолепно! Замечательный узор! Давай сразу же его в работу! Я медленно приходила в себя.