Ковач улыбнулся, догадываясь относительно того, на что намекал начальник. Дело в том, что время обхода у Ковача еще не кончилось; заслышав лай Люкса, начальник подумал, что сержант из-за собак вернулся раньше положенного в отделение, нарушив тем самым установленное правило.

Собаки проводили задержанных до дверей подвала и, как только дверь подвала захлопнулась, вернулись к своему хозяину.

– Хорошие вы мои, расчудесные. – Ковач любовно погладил обоих псов, прижал к себе их головы. И странное дело: в тот момент Люкс нисколько не сердился на Кантора, когда тот в порыве радости прижался к хозяину и стал тереться о его ногу.

Когда Ковач вошел в кабинет к начальнику полиции, тот встретил его не очень приветливо:

– Ковач, не подумайте, что все у вас хорошо. Если я еще раз найду у ваших подопечных хоть одну блоху, пеняйте на себя… А вообще-то, я очень доволен работой ваших воспитанников.

– Рад стараться! – бодро ответил Ковач, лаская взглядом своих собак.

Люкс, словно почувствовав, что речь идет о нем, с достоинством победителя степенными шагами направился в комнату для отдыха.

– Да вот… – начал было начальник отделения, шаря у себя по карманам. – Была у меня где-то карамелька, но куда задевалась… не знаю… Ну да ладно, можете считать, что я вам ее уже отдал.

– Слушаюсь!

– Ну-ну, только не задирать носа. А вообще-то, можете идти домой.

– Слушаюсь! – по-военному выпалил Ковач и, повернувшись к собакам, сказал: – Ну, братва, пошли!

Люкс с недовольным видом вылез из-под кровати, где он уже успел растянуться, решив, что в эту ночь его больше никто беспокоить не станет. Подошел к хозяину. А все-таки день выдался великолепный.

На трамвае они доехали до Венского проспекта. Люкс был бойким жизнерадостным псом, настоящим городским сорванцом. Он умело соскочил на ходу с трамвая еще метров за сто до остановки и там уселся как ни в чем не бывало, позевывая и поджидая хозяина с Кантором.

Кантору дом хозяина очень понравился. Весело помахивая задранным кверху хвостом, он подбежал сначала к жене сержанта, а затем к четырехлетнему сынишке, лизнув его в знак особого расположения прямо в лицо.

– Это мой Кантор, – представил хозяин молодую овчарку членам своей семьи. – Очень хорошая, смелая собака. Сегодня она уже работала и помогла мне поймать группу бандитов.

Жена хозяина тоже очень любила собак. Правда, ей лично больше нравились простые, непородистые собаки, но она понимала, как важно то, что делает муж, воспитывая настоящих немецких овчарок. Для работы на границе нужны, конечно, не пудели… Нужны особые способности у собаки, большая сила и тонкий ум.

– Если ума нет у полицейского, так пусть он будет у собаки, – любил шутить Ковач, когда товарищи одолевали его расспросами, почему он занимается собаками. 5Кене он не раз объяснял, что с самых давних времен овчарки были верным другом человека. Однако сами по себе они не решались вступить в схватку с волками или разбойниками, нападавшими на стада домашних животных. Непородистые овчарки всегда жили вместе с комондорами, которые, несмотря на свой огромный рост, были намного глупее их, и все-таки стада-то охраняли именно они, а не овчарки. Овчарки же выполняли роль своеобразного будильника. Они еще издалека замечали приближение опасности и, подняв лай, созывали к себе комондоров и пастухов, ведя их по верным следам, так как нюх у них был очень тонкий. Быть может, именно поэтому комондоры так и остались глупыми животными. Зачем им было думать, если за них думали овчарки? Немецкие овчарки намного сильнее и умнее обыкновенных овчарок, а в результате долгой жизни рядом с человеком они стали более интеллигентными и понятливыми, чем любая другая порода собак.

Кантору особенно понравился сынишка Ковача. Очень скоро они уже играли вместе. Кантор прятался под кровать, и малыш разыскивал его, а когда находил, то оба вылезали на ковер и кувыркались на нем до самозабвения.

– Кантой! Кантой! – картавил мальчишка.

В такие минуты Кантор забывал обо всем на свете: и о школе, и о своих родичах. Все его существо было занято человеком.

На ночь хозяин или хозяйка выносили на веранду старенький коврик, который расстилали между подставками для цветов. Это и было место Кантора. Люкс спал на главном месте, возле входной двери, а когда дом окончательно затихал, Кантор замечал, что Люкс перебирался на широкий порожек перед входом в комнату, перетащив туда и подстилку, на которой спал.

На какой-то миг Кантор вдруг решил, что и ему тоже следует туда же перебраться, но потом решил остаться там, где ему приказал хозяин. Закрыв глаза, он задремал, В течение ночи он несколько раз просыпался, прислушивался и вновь погружался в сон под тихое сопение Люкса.

«Приятная была ночь», – подумал Кантор утром, когда первые солнечные лучи пощекотали его глаза. Люкс тоже проснулся и, громко зевнув, пошел к порогу, таща туда подстилку.

Увидев это, Кантор моментально закрыл глаза, чтобы не дать Люксу понять, что ему известна его тайна.

Люкс бросил взгляд в сторону молодой овчарки, которая притворилась спящей. Перетащив подстилку, пес подошел к Кантору и толкнул его задней лапой в бок, тихо проворчав: «Эй, молодежь, пора вставать».

Кантор хитро усмехнулся, открыл глаза и взглянул на Люкса, а тот громко фыркнул и, подойдя к двери, тихонько поскреб ее. Прислушался и, когда убедился, что в комнате никто не пошевелился, сильнее постучал в дверь и тихо заскулил.

Кантор наблюдал за действиями Люкса, который вдруг неожиданно обернулся.