— С чего это ты останешься безработным?

— Ну как же, сам говоришь, что наша армия начала наступление и довольно быстро продвигается на запад. В такой ситуации даже Кох вряд ли сумеет удержать труппу, вот и придётся мне искать работу.

— Ну и что? — прервал находчивый Николай. — Пойдёшь в эти, как их, коммивояжёры! Будешь ходить по домам, предлагать услуги какой-нибудь фирмы. У них это запросто.

— Тебе бы, Коля, в большом кабинете сидеть, а не таскать сведения через линию фронта, — пошутил Зигфрид.

— Не-ет, кабинет — это не по мне, — отмахнулся Николай.

— Ну, давай прощаться, мне пора, — сказал Зигфрид, и они обнялись.

Зигфрид решил отнести письмо Гуку на квартиру. Лучше всего рано утром, когда люди ещё только просыпаются и начинают собираться на службу или по другим делам, — меньше вероятности засветиться. Действительно, в подъезде и на лестничной площадке было пустынно. Гук, открыв дверь, удивлённо прищурился. Зигфрид знаком показал, чтобы он его впустил. Гук нехотя посторонился и сказал:

— Вы что, с ума сошли? Вас могли увидеть.

— Риск — благородное дело, — отшутился Зигфрид. — А у нас оно, к тому же, срочное.

— Я сказал всё, что знал! — резко заявил Гук.

— Возможно… Вы, я вижу, собираетесь завтракать. Так не дадите ли чашечку кофе?

Гук, всё ещё недовольно поглядывая на Ларского, налил ему кофе, придвинул бутерброды, фрукты.

— О-о-о, свежие яблоки среди зимы, — отметил Зигфрид. — Опять икра… Я думал, вы это только по торжественным случаям употребляете.

— Я привык к удовольствиям и в будни, не только в праздники, — небрежно кинул Гук, усаживаясь за стол напротив.

— Вы так говорите об удовольствиях, словно кроме них в жизни больше ничего и нет.

— А это у кого как! — с вызовом сказал Гук. — Для меня лично жизнь только тогда представляет интерес, когда она состоит из сплошных удовольствий. А вы притворяетесь, что вам нужна другая! Просто не умеете себе устроить то, что умею я.

— Ну, это старая песня…

Спокойствие Зигфрида раздражало Гука, но он сообразил: ранний визит не случаен, а Ларский такой человек, что не угадаешь, чего от него ждать. Заметно нервничая, поторопил:

— Какого чёрта! Выкладывайте, зачем пришли!

Зигфрид старался говорить как можно спокойнее:

— Я проверил список, продиктованный вами. Вы не пожелали быть достаточно честным.

Гук выжидающе прищурил глаза, и Зигфрид понял, что попал в точку: называя в прошлый раз фамилии, Гук мог включить туда и вымышленные, и провокаторов, чтобы выиграть время и путём слежки выйти на патриотическое подполье. Он не так прост, этот бывший одноклассник.

— Позволю себе напомнить одну хорошую русскую пословицу: «Не руби сук, на котором сидишь», — посоветовал Зигфрид.

— Причём здесь сук? — озлился Гук.

— Вы что, не следите за событиями? Уже ни для кого не секрет, что немцы скоро побегут отсюда на запад. Собираетесь бежать с ними? Не думаю, что вы до такой степени наивны. Здесь, на чужой земле, вы им нужны, а там, на своей, они вас вышвырнут, как щенка! Даже и раньше.

— Не вам судить! — вспылил Гук.

— Судить будет Родина, — отчётливо произнёс Зигфрид. — Но у вас есть возможность заслужить снисхождение.

Гук молчал.

— Вы дадите мне официальные списки заключённых и подозреваемых, — потребовал Зигфрид, — поскольку на вашу память я не надеюсь. А потом сделаете всё возможное, чтобы кое-кого освободить.

— Ну, знаете, я не бог!

— Но вы участвуете в допросах, и оттого, как переведёте, как охарактеризуете человека, многое зависит. В ваших интересах проявить благоразумие. А теперь быстро, при мне, прочитайте это.

Зигфрид подал Гуку письмо. Едва развернув листок и увидев знакомый почерк, Виктор побледнел. Несколько секунд он сидел, не двигаясь, не в силах прочесть ни строчки, потом с ненавистью устремил взгляд на Зигфрида.

— Списки нам нужны в самые ближайшие дни, — сказал Зигфрид и вышел, оставив Гука один на один с материнским письмом.

— Меня ещё не забыли в этом доме?

Зигфрид, улыбаясь, смотрел на Анну. Она, смущаясь, отступила и пропустила его в комнату. Из соседней послышался голос Вагнера: