В гостиной царил совершенный хаос. Стеклянный кофейный столик лежал на боку, выставив вперед свои хрупкие ножки. Коврик устилали осколки хрустальной пепельницы, пары стеклянных чаш в стиле ар-деко, цветочной вазы и растрепанные журналы. У стены — перевернутое кресло, обитое голубой кожей. Рядом — подушка от такого же голубого диванчика. На белой стене, слева от ведущей в холл двери, — темные пятна засохшей крови.

— Сигнализация срабатывает сразу или с задержкой? — спросила я.

— С задержкой. Дверь открывается, она срабатывает и жужжит секунд пятнадцать, прежде чем включиться на полную силу. Так что времени, чтобы ввести код, вполне достаточно.

— Тогда получается, что она открыла дверь, отключила сигнализацию, впустила гостя и снова ее включила, пока он был еще здесь. В противном случае сигнализация не сработала бы после того, как он ушел. Интересно.

— Да уж, интересней некуда.

Мы стояли в гостиной у опрокинутого стеклянного столика, припорошенного темно-серым порошком. Журналы на полу, новостные и литературные издания были далеко не новые.

— А свежие газеты и журналы кому-нибудь попадались? Если она купила здесь местную газету, то могла увидеть какой-то материал. Куда она отправилась, сойдя с самолета? Не мешало бы проверить.

Марино поиграл желваками. Он не терпел, когда ему указывали, что и как делать.

— Кое-что нашли в спальне наверху, там, где она оставила сумки и «дипломат». Обе газеты местные. «Майами геральд» и какой-то «Обзор» с перечислением всей предлагающейся к продаже недвижимости. Может, подумывала перебраться в Ки-Уэст? И та и другая вышли в понедельник. Скорее всего, она и купила их уже в самый последний момент перед посадкой, в аэропорту, когда возвращалась в Ричмонд.

— Хотелось бы узнать, что говорит ее риэлтор…

— Ничего, — перебил Марино. — Ему сказать нечего. Утверждает, что понятия не имел, куда Берилл уезжала, а в доме после ее отъезда побывал только раз. Им интересовалась одна молодая парочка. Цена показалась завышенной, и дальше разговора дело не пошло. Берилл просила за дом триста тысяч зеленых. — Он огляделся, с трудом сохраняя непроницаемое выражение на своем суровом лице. — Похоже на то, что теперь кто-то неплохо погреет руки.

— Вечером в аэропорту Берилл взяла такси. — Я упрямо старалась следовать за фактами и не давать Марино отвлекаться.

Он вытряхнул из пачки сигарету и ткнул ею, как указкой.

— Да. Квитанцию нашли вон там, в холле, на столике у двери. Таксиста уже проверили. Парня зовут Вудро Ханнел. Тупой как пробка. Сказал, что стоял в очереди на стоянке в аэропорту. Она села в его машину около восьми. В самый дождь. Высадил ее здесь, возле дома, минут через сорок. У нее было два чемодана. Парень донес их до двери и уехал. Заплатила двадцать шесть баксов, включая чаевые. Примерно полчаса спустя он уже взял другого пассажира. Там же, в аэропорту.

— Ты уверен или полагаешься только на то, что он сказал?

— Конечно, уверен. — Марино помял сигарету, постучал фильтром по пальцу. — Мы все проверили. Ханнел сказал правду. Дамочку он не трогал. Да и времени у него не было.

Я проследила за его взглядом и увидела темные пятна возле двери. Убийца наверняка перепачкался в крови. Таксист в окровавленной одежде вряд ли сел бы за руль и преспокойно вернулся в аэропорт за другим пассажиром.

— Дома она пробыла недолго. Приехала около девяти, а сосед позвонил в одиннадцать. К тому времени, по его словам, сигнализация работала уже полчаса, значит, убийца ушел около половины одиннадцатого.

— Верно, — согласился Марино. — Вот тут и начинается самое непонятное. Судя по тем письмам, леди кого-то боялась. И вот она возвращается тайком в город, запирается в доме, даже кладет сдачу, три восемьдесят, на кухонный стол — я тебе потом покажу — и вдруг… Звонок в дверь или что? Так или иначе, она впускает этого психа в дом и переустанавливает сигнализацию. О чем это говорит? О том, что они были знакомы.

— Я бы не стала категорически исключать незнакомца. Если он вел себя прилично и не показался ей подозрительным, она, возможно, поверила ему и почему-то впустила.

— В такой-то час? — Лейтенант с сомнением покачал головой. — С какой стати? Что он мог предложить? Подписку на журнал? Шоколадный батончик? В десять часов вечера?

Я не ответила. Потому что не знала, что ответить.

Мы остановились у двери, ведущей в холл.

— Это первая кровь, — сказал Марино, указывая взглядом на засохшие пятна на стене. — Здесь он ее ударил. Она побежала, он за ней. С ножом.

Я представила раны на лице и руках Берилл.

— Думаю, порезал ей левую руку, или лицо, или спину. Кровь на стене — капли с лезвия. Он замахнулся для второго удара, а капли с лезвия полетели на стену.