Шестидесятые начались летом 1956 года и закончились в октябре 1973-го, а кульминации достигли в предрассветные часы 1 июля 1967-го, во время выступления группы Tomorrow в клубе UFO в Лондоне.

Джон Хопкинс и я начали устраивать еженедельные мероприятия UFO в помещении ирландского танцевального зала на Тоттенхэм Корт-роуд незадолго до Рождества 1966 года. Клуб быстро стал центром притяжения всего психоделического Лондона. К апрелю Pink Floyd, бывшие нашей «домашней» группой и главным объектом интереса ходившей к нам публики, переросли клубный уровень, поэтому я все время присматривал какую-нибудь новую группу. Однажды вечером в клубе Blaises я увидел Tomorrow и решил, что они очень хороши. Когда группа впервые выступила в UFO (это произошло 19 мая), между музыкантами и нашей аудиторией возникла любовь с первого взгляда. Стив Хау, впоследствии прославившийся в составе Yes, играл на гитаре, Твинк, сыгравший ключевую роль в возникновении панка, был барабанщиком Я не знаю, что стало с Джуниором, басистом, но в то время он — человек с безумными глазами, в сетчатой майке и выражением «а плевать на все» на лице — был центральным персонажем, привлекавшим к группе внимание. У певца Кита Уэста тем летом был сольный хит «Excerpt From a Teenage Opera, Fart 1» («Бакалейщик Джек, бакалейщик Джек, пожалуйста, вернись…»), и он вовсю старался создать эффект присутствия «поп-звезды», в то время как группа вокруг него трансформировалась во что-то совершенно иное. Их новой программной песней стала «Му White Bicycle» — «Мой белый велосипед», посвящение транспорту, бесплатно распространяемому амстердамскими революционерами «провос»; соло Хау становились все длиннее, а барабаны Твинка — все громче и агрессивнее.

Месяцем или двумя ранее я бы никогда не пришел в Blaises, a Tomorrow вряд ли смогли бы что-то услышать об UFO. Той весной темп жизни очень ускорился: все время появлялись новые наркотики, одежда, музыка и клубы. Между психоделическим андеграундом и поп-сценой начали возникать точки пересечения. С каждой неделей посетителей UFO становилось все больше и больше, и сохранять изначальную атмосферу в клубе становилось все труднее. Также нелегко было игнорировать возраставшее внимание со стороны полиции: чем длиннее становились очереди у входа в клуб, тем большее количество посетителей подвергалось обыску и аресту с поличным.

Хоппи заведовал световой установкой, проигрывал пластинки между выступлениями групп, ставил самурайские фильмы Куросавы в три часа утра и устранял все неисправности, возникавшие в клубе. А я стоял у входа и «набивал карманы» деньгами. Когда полисмены в штатском изъявляли желание войти, чтобы посмотреть, что происходит в клубе, я заявлял им, что политика наша такова: нет ордера на обыск — нет разрешения на вход. Конечно, ничто не мешало полицейским смешаться с толпой и оказаться внутри, просто заплатив за вход. Программа вечеров UFO часто предлагала среди прочего и конкурс «вычисли полицейского». А что до мистера Гэннона, хозяина клуба Blarney, сдававшего нам помещение, то он полагал, что ящика виски, который каждое Рождество доставляли в участок на Гудж-стрит, вполне достаточно, чтобы задобрить стражей порядка.

За несколько недель до 30 июня — дня, когда Tomorrow вторично выступили в UFO, у клуба неожиданно появился полисмен в форме. Он попросил разрешения войти внутрь, чтобы забрать одежду человека, заключенного под стражу. Просьба была обоснованной — за полчаса до того голый парень пронесся мимо меня вверх по ступенькам и исчез в ночи. Хоппи и я согласились, что на этот раз можно сделать исключение. Я объявил присутствовавшим, что мы собираемся впустить полицейского, чтобы он поискал одежду, и включить для этого верхний свет — по клубу пошел неодобрительный гул. Когда толпа расступилась широким кругом, стали видны разные предметы одежды, разбросанные по полу. Молодой «бобби», казалось, покраснел от смущения, окинув взглядом собравшихся — яркий срез «лондонского чудачества» образца мая 1967-го: длинные волосы у молодых людей, платья-цветы на девушках, арабские и индийские рубашки, кафтаны, джинсы, даже несколько белых рубашек и широких брюк цвета хаки. Многие были под кайфом, большинство смеялись или ухмылялись.

Смех только усилился, когда стало ясно, что в наскоро собранной «бобби» охапке больше одежды, чем необходимо для приведения заключенного в приличный вид: двое или трое трусов (неопределенной половой принадлежности), пара рубашек, лифчик, несколько носков и тому подобное. Пробираясь к выходу, констебль, выходец из рабочего класса, смотрел на нас не с ненавистью, а с изумлением. Мы, в свою очередь, жалели, что он не в состоянии понять, почему мы принимаем изменяющие сознание вещества, танцуем в потоках лучей светового шоу, живем одним днем и относимся к ближнему с добротой, терпимостью и даже любовью. Во всяком случае, теоретически это было именно так. Как показали последующие годы, на практике эта цель не была достигнута, даже когда товарищи этого «бобби» надели кафтаны, стали крутить косячки и смешались с публикой на рок-фестивалях.

Первым человеком, про которого я знал, что он принимает галлюциногены, был Эрик фон Шмидт [2] . Конверт пластинки с его фотографией можно увидеть на обложке альбома Боба Дилана Firing It All Back Home — рядом с Салли Гроссман [3] . А на первом, одноименном альбоме Дилана можно услышать, как Боб говорит «Я научился этой песне от Рика фон Шмидта». Из «Орхидейной оранжереи Мура», что в Техасе, в квартиру фон Шмидта недалеко от Гарвард-сквер периодически приходили посылки с заказанными по почте цветами пейота. Он варил их в котелке и приглашал друзей отведать этот суп. Они ставили какие-нибудь пластинки: Али Акбар Хана, Лорда Бакли, Шопена, The Swan Silvertones, Лайтнинг Хопкинса — и пили отвар, стараясь, чтобы их не стошнило [4] . Если кому-то это не удавалось, то он не был, с точки зрения Эрика, достаточно «спокоен» (слово «сконцентрированный» еще не употреблялось в этом контексте), чтобы заслужить кайф. Это была практика, предназначенная для интеллектуальной и духовной элиты, а не для масс (хотя он, конечно, никогда сам так не говорил).

Высокие цены — весьма эффективный ограничитель трансцендентного опыта для людей, способных переварить пейот. Дальше по улице, где была квартира Эрика, в 1962-м располагалась лаборатория профессора Тимоти Лири, который через газету Harvard Crimson [5] приглашал добровольцев, желающих принимать ЛСД за доллар в час В истории распространения галлюциногенов ему было предопределено сыграть роль Джонни Яблочное Семечко [6] . К началу 1967-го таблетки чистого, мощного ЛСД по-прежнему можно было достать, однако уже начали широко распространяться поддельные, приправленные амфетаминами снадобья. Очень немногие беспокоились о том, как «далеко» можно «улететь», приняв нечто подобное.

В июне того года репортер газеты News of the World проинформировал Скотленд-ярд о «сексуальнонаркотической оргии» в доме Кита Ричарда [7] и был вознагражден за это возможностью наблюдать последовавший за этим рейд полиции, так сказать, из первых рядов. Это был легендарный рейд: батончики «Марс» [8] , групповой секс, голая Марианна Фейтфул, завернутая в меховой ковер… — все это стало символом декаданса, перешедшего все мыслимые границы. Средства массовой информации перестали подтрунивать над «свингующим Лондоном» и стали наводняться ужасными историями о тинейджерах, сошедших с пути истинного. В июне 1967-го «Sgt Pepper» был саундтреком ко всему, что происходило в мире, а наделенные властью фигуры из истеблишмента были напуганы откровениями влиятельных поп-звезд, открыто признававшихся в своих нежных чувствах к наркотикам.