Водружая корзину на повозку, она на миг вспомнила цыгана с пронзительно синими глазами. Кем был этот дерзкий нахал и что ему было нужно? Разумеется, история о намерении защищать ее была чистой воды выдумкой. В конце концов, он был всего лишь простолюдином. Он наверняка стремился наложить лапу и на ее ткань, и на ее деньги. И он был не первым, кто вынашивал подобные планы. Однако же, подобно остальным, он скоро поймет, какой опасности подвергается, если решил лишить Лине де Монфор ее честно заработанных капиталов.

Она встряхнула головой, когда налетевший ветерок ласково потянул полы ее накидки. Она даже могла бы ударить негодяя, решила она, за такую неслыханную наглость. Отец предостерегал ее иметь дело с простолюдинами, говоря о том, что им нельзя доверять, потому что у них отсутствуют манеры и мораль. Члены семейства де Монфор не могли опускаться до их уровня, повторял он снова и снова. Несмотря на то что сами они лишились милости, он никогда не позволял Лине забывать о том, что она — настоящая леди.

Она ухмыльнулась. Настоящая леди никогда не потерпела бы того, чтобы на нее так смотрел этот крестьянин, буквально поедая и раздевая ее глазами, а его наглую улыбку можно было счесть вызовом ее достоинству. Он был мошенником, наглым до невозможности негодяем, да и вообще в его сапфировых глазах крылось нечто большее, чем простая алчность.

Нет, все-таки она просто обязана была отвесить ему пощечину.

Пристроив наконец свою корзину, она подобрала свои тяжелые юбки, готовясь влезть на повозку.

— Подождите!

Нога ее соскользнула с подножки. «Господи Боже, — подумала она, — только не это. Никто не может быть столь бесстыдно наглым».

— Подождите! — повторил знакомый голос в нескольких ярдах от нее. — Я не могу позволить вам уйти!

Черт бы побрал его назойливость. Она глубоко вздохнула и повернулась, уже готовая дать цыгану такой отпор, какого он еще никогда не видел. И замерла.

Каким-то образом этому простолюдину удалось завладеть мечом рыцаря. Тяжелые ножны били его по бедру, когда он прыжками несся к ней. Святой Боже, подумала она, он что, решил убить ее?

Она не собиралась задерживаться, чтобы выяснить это. Быстро взгромоздясь на повозку и подхватив вожжи, она ловко щелкнула ими, и старенький пони побежал вниз по дороге из замка, отчего повозка едва не опрокинулась.

Она мчалась сломя голову, намереваясь оставить цыгана позади, в пыли, понукая лошадь пронзительными криками. Колесо повозки налетело на камень, мантилья слетела с головы, отчего волосы снова рассыпались по плечам. Но она не обратила на это внимания. Сердце бешено билось. Она даже привстала на козлах, управляя повозкой и подгоняя лошадь.

Ее повозка обогнала тележку торговца яйцами, распугав выводок куриц-несушек, шедших за ней. Ее колесница кренилась на неровной дороге, едва не столкнувшись на повороте с телегой торговца рыбой, который вез в замок свой улов сельди. Как только дорога впереди стала свободной, она осмелилась оглянуться через плечо.

«О Боже!»

Он несся вслед за ней огромными прыжками, как настоящий берсерк[5].

Лине снова щелкнула вожжами. У нее в горле застрял панический крик. Повозка громыхала на ухабах, как свора гончих, преследующих кабана, отчаянно подпрыгивая и кренясь. Правые колеса попали в канаву, и повозка едва не перевернулась. Корзина с аккуратно сложенной тканью подпрыгивала и раскачивалась.

А потом внезапно повозка просела под чьей-то тяжестью — цыган взобрался на нее.

Она повернулась к нему, и ее глаза округлились от страха.

Его лицо выражало мрачную решимость. На руках бугрились мышцы, пока он перебирался через горы шерсти. Он преследовал ее, как волк гонит беззащитную косулю. И так же, как и обреченная жертва, Лине не могла ни на секунду оторвать глаз от своего преследователя.

Увы, она выбрала неудачное время, чтобы перестать следить за дорогой. Глаза цыгана тоже расширились, когда он через ее голову увидел впереди крутой поворот. Она не успела запротестовать, как он нырнул вперед повозки, выхватил вожжи у нее из рук, натянул их с такой силой, что пони заржал от боли, и они замерли на месте, подняв тучу мелких камешков и пыли.

Она бы полетела вперед, через голову лошади, если бы цыган не поймал ее на лету одной рукой. Она с шумом выдохнула, когда его локоть врезался ей в живот. Захлебываясь истерическим кашлем, она свалилась прямо на него.

— Отойдите от меня!

Легкие Дункана готовы были разорваться от напряжения, и пронзительный вопль Лине не придал ему облегчения. Зачем, во имя Господа, он побежал догонять повозку торговки шерстью, которой управляла отчаянная сорвиголова? У рыцарского благородства тоже должны быть свои пределы.