Они ходили и наслаждались, глядя на людей, смеялись и шутили. Но внутри они постоянно испытывали страх, думая о Гростенсхольме, о тех созданиях, что сейчас находились там, вспоминали ужасную ночь, проведенную в горах. Визит в город явился для них лишь небольшой возможностью отдохнуть от пережитых ими жутких сцен. Мысль об их задаче, которую они пока не завершили, была подобна черной грозовой туче, поднимавшейся на горизонте, в направлении их родного уезда.

И хуже всего было опасение, вызываемое тем, как закончится эта начатая ими рискованная затея. Об этом они не знали ничего. Внутри их грызла одна мысль: Ингрид пыталась отправить серый народ обратно в их мир фантома, и ей это не удалось.

Хотя полностью в этом они не были уверены. Ингрид сама все время утверждала, что ей нравилось держать их в качестве слуг.

Но сейчас в этот день на ярмарке в Кристиании Хейке и Винга решили забыть обо всех тревогах. Сегодня они должны веселиться! То, что изредка воспоминания начинали давить их, необходимо было перенести.

Нильс же ничего не замечал. Он наслаждался этим днем в полную меру.

Они остановились посмотреть на силача, поднимавшего тяжести.

— Ах, как он хорош, — вздохнула Винга. — Тебе не кажется, Хейке?

Хейке, который смотрел на мужчин по-другому, поскольку сам был мужчиной, лишь что-то проворчал в ответ. Винга же была в восхищении, и когда силач заметил это и улыбнулся ей — да и кто бы не сделал этого, глядя на этого маленького лесного эльфа — она пришла в восторг.

— Ты видел, Хейке? Он улыбнулся мне! Ах, разве он не прекрасен?

Ее слова терзали беднягу Хейке.

Не лучше было и спустя некоторое время, когда она вступила в разговор с двумя юношами, которые продавали ножи. Нож ей не был нужен, совсем нет, но они показались ей столь привлекательными, что она должна была немного поболтать с ними.

Нильс и она были в прекрасном настроении, а Хейке мрачнел все больше и больше. Он стремился улыбаться и смеяться, но его лицо было напряжено, а в душе тяжко.

Наконец Винга поняла, как он себя чувствует, и лицо ее стало серьезным, рот закрылся.

— Нильс, ты не подождешь нас здесь, именно на этом месте, чтобы мы тебя не потеряли? Мы с Хейке должны ненадолго отлучиться.

Нильс с радостью согласился, а Хейке ничего не понял.

Он был не тем человеком, который способен легко разбираться в человеческих проблемах — таких, как эта. Он очень стремился к взаимопониманию с окружающими его людьми, но его несчастное детство и зловещее наследство оказывали сопротивление его добрым намерениям. По правде говоря, у него были силы, чтобы перебороть скрытые инстинкты в своей душе, снять ту нагрузку, какой они для него были, но попытаться понять такую молодую девушку, как Винга, он был не в состоянии. Сейчас он чувствовал себя огорченным и вконец запутавшимся, а это было не лучшее настроение для ярмарки.

Винга в этот момент была словно бочка с порохом. Но взяла себя в руки, считая, что частично может понять трудности Хейке. Однако она знала, что так дальше продолжаться не может.

Она утащила его с собой в торговые ряды возле церкви Нашего Спасителя. Нашла небольшую тихую нишу, которая была отгорожена от шумящей толпы вертикальной кирпичной стенкой.

Настроена она была весьма решительно, но ее слова смягчила нежность в голосе и в глазах.

— Хейке, я больше не могу видеть это! Я имею право смотреть на красивых мужчин, тем более что они встречаются так редко! В большинстве своем они одинаково серое, скучное скопище похожих друг на друга пожилых и молодых стариков! Мне позволено также говорить то, что думаю, разговаривать с Нильсом и другими, и ты не должен воспринимать это с такой болью. Ты становишься ревнивым и мрачным, как только я…

— Я вовсе не ревную!

— Нет, ревнуешь, но по-своему. Ты относишься к себе чересчур самокритично, недооцениваешь себя так сильно, что я не выдержу этого! Не хочу провести остаток своей жизни, доказывая тебе, что ты прекрасен, что я люблю тебя. Это может убить самую сильную любовь. Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? Не понимаешь, что мне приятно болтать с Нильсом и любить тебя? Нравится смотреть на красивых мужчин и любить тебя? Они не нужны мне. Мне нужен один лишь ты. Но я хочу иметь право жить и дышать. И быть честной, говорить вслух все, что я думаю. Ты же пытаешься подсунуть мне других, желая получить право на то, чтобы жалеть себя и жаловаться! Ты упрекаешь меня в том, что я веду себя непристойно, назойливо и показываю, что я жажду тебя, ты отталкиваешь и унижаешь меня, бросаешь в руки других, а сам становишься кислым и мрачным из-за того, что я смотрю на них или разговариваю с ними! Пока ты не прекратишь несправедливо ревновать меня, не откажешься от своих ничтожных, низких мыслей о самом себе, нам не о чем разговаривать!

Не успел Хейке открыть рта и сказать что-нибудь в свою защиту, как она покинула его и скрылась в толпе по другую сторону кирпичной стенки.

Впрочем, сказать ему было почти нечего, за исключением того, что она полностью права и что он вел себя как идиот.

Он полагал быть благородным. Считал, что у него достаточно сил отказаться от нее, думать только о ее счастье. Но оказывается, такой силы у него совсем не было. Он страшно тоскует о ней, ненавидит каждого мужчину, который только посмотрит на нее, и еще сильнее того, на которого она смотрит и восхищается. Что это такое, как не обычная ревность? Он был взволнован и называл эту любовную скорбь несчастной любовью. Ерунда! Ничто не смягчит его душевных мук! Горько казня себя, он побежал сквозь толпу к месту встречи.

Там стоял в ожидании один верный Нильс.

— Где Винга? — спросил Хейке.

— Винга? Разве она не с тобой?

— Нет, она… Где она может быть? Либо затерялась в толпе, или же…

— Или же что?..

— Нет, ничего.

Он не хотел рассказывать об их небольшой размолвке. Не хотел показывать, что боится ее последних слов. Что она больше не хочет иметь с ним ничего общего.

Ах, какую боль причиняет ему эта мысль!

И еще хуже: если она попытается пойти домой в Элистранд одна, она может столкнуться с большими проблемами. Ведь ее деньги у него. И люди Снивеля охотятся за ней.