— За жизнь человека, говорите, дороговато? — Кирилл прищурил глаза. — А ну-ка, дайте-ка панцирь от револьверных пуль. Любой, можно даже не по размеру!

Панцирь, легкий, тонкий, пластинчатый, в чем-то похожий на лорику древнеримского легионера, обшитый шелком, выглядел не очень надежно. Кирилл Владимирович осмотрел его со всех сторон, попробовал поднять над головой — а затем быстро надел на себя. Ничего, казалось бы, странного: начальство просто «игрушку пробует на зуб». И тут Сизов решил показать, что ценнее: жизнь человека или несколько бумажек-ассигнаций.

— Виктор Павлович, возьмите-ка револьвер, — обратился он к тому финансисту в пенсне в серебряной оправе.

— То есть, ваше…

— Дайте Виктору Павловичу револьвер кто-нибудь. — В глазах Кирилла заплясали чертики.

Кто-то всунул в руку вмиг побелевшего щуплого человека в очках, с прилизанными волосами и мутным взглядом, оружие. Ага, не кто-то, а капитан Экипажа…

— А теперь, Виктор Павлович, стреляйте. Ну же, стреляйте! — Вот тут-то свитские, чиновники и представители полиции заволновались. Наверное, наконец-то догадались, что кое-что идет далеко «не по уставу».

— Но как же, как я могу, вдруг вы… — Министерский даже заикаться начал от страха.

— Немедленно! Нажмите на курок! Пли! — Командный голос, или же рефлекс, или же страх сыграли свое дело, неизвестно, но револьвер выстрелил.

Да, сильный толчок Кирилл Владимирович почувствовал, заболела левая часть живота: пуля, похоже, ударила неподалеку от ребра. Сизов снял панцирь, посмотрел недоверчиво на нетронутый китель, а потом начал смеяться: пуля застряла в металле. Было в этом смехе что-то нервное, истерическое даже…

— Вот видите, Виктор Павлович! И как думаете, что ценнее, моя жизнь или несколько тысяч рублей? А жизни других я ценю не менее, чем свою. Надеюсь, мой Экипаж получит ассигнования на покупку достаточного количество панцирей?

— Д-да, я н-надеюсь. — Виктор Павлович закрыл глаза и начал заваливаться на спину: обморок-с…

Тула разительно отличалась от Москвы: никакой первопрестольной, мещанской лени и медлительности, вороха чиновников разных мастей. А главное, не было седовласого дворянства, заверяющего в преданности режиму, чтобы всего через несколько недель уже «переродиться» в «опору демократии и республики». К тому же свита Кирилла Владимировича заметно сократилась: множество людей под разными предлогами задержалось в Москве, памятуя о случае с чиновником министерства финансов Виктором Павловичем Душегубиным. Мало кто хотел грохнуться в обморок прямо на глазах у начальства…

Да и обстановка на Императорском Тульском оружейном заводе оказалась намного более деловой, Кирилла Владимировича Сизова встретило начальство завода и несколько инженеров, а также с десяток изобретателей и самородков, желавших показать свои творения. Казавшийся невнимательному человеку скучающим в этой обстановке, Кирилл взирал на станки, рабочих, трудившихся на благо империи, собиравших оружие (в жутких, конечно, по мнению Сизова, условиях). Но через некоторое время Великий князь внезапно оживился.

Он всмотрелся в лица двух «самородков», что-то безуспешно пытавшихся доказать заводским инженерам. Черты этой пары показались Кириллу очень знакомыми. Где же он их видел?

Внезапно в голове пронеслись схемы пулеметов и пистолетов, всплыли в памяти кадры хроник какого-то очередного Съезда, вручение наград, заводские собрания, бегущие в атаку советские солдаты, платящие своей жизнью за свободу Родины…

Точно! Кирилл узнал тех двух «самородков». Худое лицо, заостренные уши, военная, даже кавалерийская выправка, длинный и тонкий нос, внимательные и любознательные глаза, задумчивое выражение улыбчивого лица, выпирающий кадык, левая бровь поднимается при разговоре выше правой.

Федор Васильевич Токарев, из донской казачьей семьи, в четырнадцатом году практически успевший провести испытания винтовки собственного образца (он даже своими руками ее собирал, изготавливал детали!), но — пришла война. А затем — служба. Есаул, командование сотней двадцать девятого Донского казачьего полка, возвращение на завод в Сестрорецк… Похоже, Токарев приехал сюда, в Тулу, специально для того, чтобы все-таки суметь «пробить» изготовление винтовок.

Вторым же «самородком» оказался Василий Алексеевич Дегтярев: широкое волевое лицо, пристальный взгляд маленьких глаз, мощный подбородок, выгнутые колесом брови. Этот потомственный оружейник оторвался от работы над проталкиванием наверх своего автоматического карабина под японский патрон. Целый год мучений — и тишина в ответ. Что ж, немудрено, что Василий Алексеевич решил попробовать счастья и пробиться к представителю царствующего дома. И был немало удивлен, как и Федор Васильевич, когда к ним первым подошел Кирилл Владимирович Романов, кивнул, как старым знакомым, отправил заводского инженера за бумагой и химическим карандашом.

— Как продвигается работа над вашей винтовкой, Федор Васильевич? А что получается с карабином, Василий Алексеевич? Как вообще оцениваете положение военной промышленности в стране? — Кирилл Владимирович, сразу же настраивая собеседников на деловой разговор, внимательно посмотрел в глаза оружейникам. — Только попрошу вас быть предельно откровенными. Мы не на празднике, чтобы слушать хвалебные речи, и тем более не на похоронах, чтобы не говорить о плохом. Хотя… скоро может и до этого дойти.