— Селестине она не понравилась, — возразила Лисен.

— Селестине не нравится никто, к кому ее отец проявляет хоть малейший интерес. Мама, вы не должны были до такой степени поощрять любовь ребенка к покойной матери. Вот и получили результат!

— Я попытаюсь образумить Селестину, — холодно сказала мать. — Анна-Мария подходит Адриану. Она может стать спасением для всех нас, и, похоже, справиться с ней будет несложно. Необходимо поощрять Адриана.

— Нет, именно это мы делать не должны, тогда он тут же встанет на дыбы. Нам надо действовать крайне осторожно. Осторожно-осторожно все время обращать на нее его внимание. Или же пусть все делает сам, кажется, он заинтересовался, хотя, когда я попыталась на него воздействовать в этом направлении, он пришел в ярость. Нет, пусть думает, что ухаживание за Анной-Марией — его идея, так будет лучше всего!

— Верно, и мы завтра домой не поедем, — кивнула Лисен. — Адриан тоже должен быть здесь, ему нужно время, чтобы ухаживать за ней, а мы будем за ним присматривать.

— Действовать надо быстро, — сказала Керстин. — Времени у нас мало.

— Да, — согласилась их мать. — Вы правы, не надо посвящать Адриана в наши планы! Он — всего лишь орудие.

— А что будем делать с этим Колем Симоном? — спросила Керстин, и Лисен невольно вздрогнула. — Он создает массу проблем.

— Позаботься, чтобы он был доволен! — распорядилась мать. — Плати ему больше! Против денег еще никто не мог устоять!

— Увидите, как чудесно все устроится, — довольно сказала Керстин, и все медленно закивали головами, предвкушая.

Все воскресенье Анна-Мария просидела дома, слушая как дом трещит и скрипит на стыках бревен и как завывает ветер в оконных щелях. Клара сидела, сжавшись и обхватив себя руками, и предсказывала недоброе. Но так бывает каждую осень, на всякий случай добавляла она.

На улицу никто не выходил, но по ней с грохотом носились пустые ящики и ведра, а у сарая Севеда сорвало крышу.

Анна-Мария думала, каково там маленькому Эгону на пустоши.

Она не думала, что утром в понедельник кто-то придет в школу, потому что началась страшная осенняя буря. Но сама она должна была идти, во всяком случае, показаться там.

«Хорошо рабочим в шахте сейчас», — думала она, с трудом продвигаясь к школе. Было так холодно, что она промерзла до костей, она подержалась за угол крайнего дома, прежде чем отважилась ступить на открытое место.

В классе был Нильссон с пособиями, о которых она просила. Очаг был теперь в надлежащем состоянии, и кто-то — едва ли Нильссон — развел в нем огонь. Комнату наполнил резкий запах печки, которой давно не пользовались. Но было тепло, а это — самое главное.

— А вы живете в этом доме? — спросила она. — Или в бараках?

— Я? — произнес он с таким выражением лица, как будто держал за хвост крысу. — Разумеется, я живу в господском доме. Приглядываю за ним, когда их нет. Но они ведь решили остаться на эту неделю.

— Правда? Я думала, они уехали вчера. Он выглядел оскорбленным.

— Они передумали. Остались, все. Жутко неудобно, вечно мне мешают.

Адриан здесь? Как хорошо! Все в Иттерхедене вдруг стало гораздо приятнее и интереснее.

— Вот ваши вещи, фрекен Ульсдаттер, — сказал Нильссон, небрежно указывая рукой на стопку у нее на столе. — Пришлось ехать за ними в город. Кстати, они совсем не дешевы.

— Очень мило, что вы позаботились об этом. Спасибо за помощь!

По выражению лица Нильссона было совершенно очевидно, что это не он ездил в город, но он охотно принял извинения за причиненные неудобства.

Анна-Мария улыбнулась, немного ехидно, но виду не подала.

— Вы позволите испечь для вас на Рождество пирог? В знак признательности?

Ноздри церковного херувимчика раздулись от восторга. Но он лишь недовольно произнес:

— Спасибо, фрекен, очень любезно с вашей стороны.

— Ну что вы!

Не ожидая никакой реакции, Анна-Мария направилась к двери и зазвонила в маленький овечий колокольчик, который она привезла из дома в Шенэсе. Он ужасно нравился детям.

Но подумайте — дети пришли, оказывается, они ждали, спрятавшись под крышу. Удивившись, что они пришли в такую ужасную погоду, она попросила их сесть, и они сидели, как маленькие зажженные свечки, торжественные и напряженные.

«Им нравится ходить в школу, — подумала она. Она что-то значит для них! — Хорошо, тогда я позабочусь, чтобы школа доставляла им радость».

Нильссон с таинственным видом наклонился к ней. «Опять какая-то сплетня», — поняла она, но не могла так просто уйти.