Поборов первое смущение, вызванное укором Анисьи, Ксения слушала тетку со все возрастающим удивлением и радостью — и как это она могла забыть о такой милой и рассудительной женщине!

— А не обижает он вас, тетя?

— Егорушка-то? Да господь с тобой! Это он с виду чисто зверь, а так ведь он душевный, добрый. На меня, спроси хоть кого, за всю жизнь руки не поднял, слова матерного не сказал.

Она налила в самовар воды, зачерпывая ковшом из кадки, разожгла и бросила в трубу пучок смолистых лучинок, насыпала несколько пригоршней угля из железной тушилки. Доставая из-под печи колено трубы, она задела поросенка, лежавшего там, он выкатился, похрюкивая, и ткнулся ей влажным пятачком в руки.

— Сюнька, марш на место! — с деланной строгостью крикнула Анисья и, почесав у поросенка за лопушистым ухом, засмеялась.— Беда прямо с ним! Наладишь самовар,

а он откуда ни возьмись вырвется, пырнет своей сопаткой в кран и выпустит всю воду! Один раз думала — ну, распаяется самовар, да нет, обошлось. Ну ладно, иди, иди, неженка чертова! — ласково добавила она и пихнула ногой поросенка под печку.

— Живете-то вы хоть как? — поколебавшись немного, полюбопытствовал Корней. Он хотя и слушал сестру с явным удовольствием, но не очень верил в её дружную и радостную жизнь с Егором.

— Живем — не скачем, упадем — не плачем,— смеясь, отозвалась Анисья.— Нонешний год все посвободнее вздохнули — и налог скостили, и на заем не через силу тянут... Животину вот на базаре купила.

— Почем поросята-то?

— Двести целковых отдала! — будто хвастаясь перед братом, сказала Анисья, но тут же добавила с возмущением: — Шкуру дерут, черти! А без поросенка нам никак нельзя...

Пройдясь по избе и взглянув на полати, Корней спросил:

— Где ж так поздно ребятишки твои?

— Да в кино убежали! Хлебом не корми, а поглазеть дай. Сейчас еще ничего, а вот зимой в нашем клубе хоть волков морозь или протрезвиловку устраивай — сунь на часок самого горького пьяницу, и тот живо в себя придет!

— Дрова, что ли, жалеют? Раньше, при Гневышеве, топили...

— Это когда было-то? Уж позабыли все! А как Лузгин стал над нами — туда только девки, парни да пацаны ходят, а постарше кто и не думай! Порядка никакого, пол семечками заплюют, ругань до потолка, а то и сцепятся кто друг с другом, морду расквасят. Срамота!

— А Егор там не показывается?

— Вот-вот! — как бы радуясь подсказке, сказала Анисья.— Его одного и побаиваются. Когда он сидит в кино, никто не безобразничает. А я там не бываю — больно велико счастье зубами стучать!

Ксения с улыбкой слушала звонкий голос тетки — словно бежал, перепрыгивая через камешки, журчащий ручеек — и неторопливо расхаживала по избе, разглядывая книжки на самодельной этажерке, редкие фотографии под стеклом, отделанные по краям цветной бумагой, дивилась пристрастию родственников к ярким красочным плакатам, которыми был обклеен весь передний угол, где когда-то висела икона. На одних плакатах полыхали алые знамена,

на других красовались румяные доярки в белых халатах.

«Вот чудак»,— подумала Ксения о Дымшакове. Это, конечно, его затея превратить свою избу в своеобразный агитпункт.

Анисья уже успела переодеться в черную юбку и светлую, в блеклых цветочках кофту, причесала густые темные волосы, и Корней поразился перемене, какая произошла с ней. Вначале, когда он увидел ее в потемках, ему показалось, что сестра сильно сдала, постарела, а теперь перед ним хлопотала хотя и пожилая, но по-своему привлекательная, миловидная женщина с полным и еще красивым смуглым лицом, на котором горячо и влажно поблескивали светло-серые глаза, вспыхивали огоньками серьги, придавая ему выражение моложавое, озорновато-веселое.

Подмигнув себе в зеркале, она легко подхватила с полу самовар, поставила его на стол, обмахнула фартуком, и не успел Корней оглянуться, как появились чашки, чайник с отбитым носиком, желтая пластмассовая сахарница, полная рафинада.

— Ладно тебе суетиться,— сказал Корней.— Не бог весть какие гости! Для ребят побереги сахар-то...

— Вроде хозяйка тут я, а не ты! — Анисья вскинула пушистые ресницы, изогнула брови.— И ребятам достанется, не голодные сидят! Им хоть что дай — сожрут! Как в прорву, право слово!.. Но ничего, скоро у них вдоволь молочка будет, отопьются!...

— Откуда?

— А я тебе и не сказала? — Анисья всплеснула руками.— Батюшки, вот заполошная! Корова наша скоро отелится, жду, как светлого праздника!..

— Да когда же вы ее завели?

— А нынче в рассрочку дали!— раскрасневшись и словно еще помолодев, радостно поблескивая глазами, говорила сестра.— С кормами, правда, будет тяжело, не знаю, как зиму ее прокормим, да уж как-нибудь — от себя что оторву, на базаре продам, а за кормилицу нашу будем держаться!..

В сенях послышались шаги, дверь рывком отворилась, и через порог грузно шагнул широкоплечий, коренастый мужчина в потертой кожаной тужурке и такой же кожаной облезлой кепке с навесистым козырьком.