Гюнтер Вестергофф снял защитные темные очки, и Пробатову показалось, что в его глазах, растроганных, близоруко-беззащитных, блеснули Слезы...

— Вы привыкли к своим успехам, для вас они обычны.— Переводчика не тронула сентиментальность гостя,он по-прежнему был строг и точен, передавал теперь уже слова Пауля Беккера.— Но ваши успехи для нас значат не меньше. Восхищаясь ими, мы свободно и убедительно отвечаем на враждебную пропаганду. Но когда ваша пресса рассказывает о теневых сторонах вашей жизни, западная пресса и радио подхватывают, преувеличивают эту критику, фальсифицируют факты и раздувают очередную кампанию против коммунизма. Вы понимаете, нам очень хотелось бы, чтобы все у вас шло идеально!..

— Но согласитесь, что нам нельзя умалчивать о своих недостатках! — с ненужной горячностью ответил Пробатов.— Как же иначе мы освободимся от них?

— О да! — Пауль Беккер пыхнул трубкой, наполняя машину резким запахом табака.— Но Запад любую вашу критику тычет нам в лицо: вот смотрите, они сами признают, что у них это провалилось, что у них это не получается!..

«Однако мы не можем строить свою жизнь, руководствуясь тем, что о нас кричит капиталистический Запад!» — хотел было сказать Пробатов, но вовремя спохватился: не обидеть бы гостей, искренне делившихся с ним своими затруднениями.

— Мне кажется, вы не должны идеализировать нас,— помолчав, сказал он.— К чему представлять нас этакими безгрешными людьми, не совершающими никаких ошибок? Мы долгие годы прорубали дорогу одни! Мы и сейчас живем трудно, и нам нет смысла приукрашивать свое положение!.. Что же касается Запада, то он кричит о нашем провале со дня рождения Советской власти.

Немцы кивали, их лица были сосредоточенно-задумчивы и строги. Пробатов нашел уместным поинтересоваться, чем каждый из них занимается у себя на родине, и откровенно удивился, узнав, что рыжий Пауль Беккер является секретарем городского комитета партии, а Гюнтер Вестергофф преподает историю философии в партийной школе.

Гости сразу оживились, когда вошли в одну из комнат обкома, где для них был накрыт стол. Около каждого прибора лежало по три ножа и по три вилки, стояло по три хрустальных рюмки и зеленоватому фужеру; посуда сверкала, радужно переливаясь острыми искрами; особую свежесть столу придавали белоснежные крахмальные салфетки и пестрые цветы в продолговатых синих вазах. Око-

ло стола хлопотали три красивые девушки в кружевных наколках.

«И где это Новожилов отыскал и этих девушек, чем-то напоминающих иностранок, и всю эту ненужную роскошь? — подумал Пробатов, оглядывая богато сервированный стол, заставленный многочисленными тарелками с закусками и свежими привозными фруктами.— Ведь в нашем городе этого добра в магазинах не найдешь! Что же мы стыдимся своего малого достатка?»

— Вы чем-то недовольны, Иван Фомич? — перехватив его взгляд, обеспокоенно спросил Новожилов.— И это было трудно достать...

— Хорошо, хорошо,— скрывая досаду, перебил Пробатов и широким жестом пригласил гостей к столу.

За столом он поднял первый тост за немецких товарищей, которые оказали своим приездом честь области, и выразил надежду, что им здесь многое понравится. Хозяева сделают все, чтобы их поездка была приятной и содержательной.

Через полчаса все было как в хорошо знакомой компании, привыкшей вместе встречать Новый год или Перво-май,— звякали рюмки, шумели гости и хозяева.

Больше других Пробатова удивлял и радовал Коны-шев — он легко освободился от обычной своей застенчивости, был оживлен, порывист, говорил много и, наверное, остроумно, потому что гости то и дело смеялись. Они смотрели па него с обожанием и наперебой обращались к нему.

«Не сказал бы ненароком чего лишнего»,— кольнула Пробатова неприятная мысль, но он тут же устыдился этой возникшей вдруг подозрительности. До чего же живуча в нас эта проклятая привычка!

— Гюнтер Вестергофф просит извинения,— сказал переводчик.— Он хотел бы задать вам вопрос деликатного характера. Есть ли у вас мечта?

— Ну что ж.— Пробатов помедлил, прижмуривая левый глаз.— Я хотел бы, чтобы в нашей области не осталось ии одного захудалого колхоза, я с самого детства мечтал, чтобы наша деревня стала жить лучше.

— Это ему понятно, но он хотел бы знать о другом — о сугубо личном вашем стремлении. Ну, например, не мечтаете ли вы добиться высокого положения в партии, стать, допустим, секретарем ЦК?

— То, о чем я сказал вам, действительно моя мечта! — Пробатов улыбнулся Гюнтеру Вестергоффу.— Я отдаю ей время, здоровье и силы, все, что имею. Ваше же предположение о желании стать секретарем ЦК, мне кажется, не может быть мечтой для коммуниста. На какое бы место ни поставила его партия — для него это долг, святая обязанность...

— Гюнтер Вестергофф недавно защитил докторскую диссертацию,— видимо желая смягчить невольную бестактность товарища, пояснил Пауль Беккер.— Она посвящена морально-этическим проблемам, и он всюду ищет примеры, которые бы подтверждали его концепцию!..

— Я рад хоть в такой роли послужить науке.— Пробатов отставил в сторону наполненный вином фужер.— На кого, если не секрет, рассчитана ваша работа: на узких специалистов или на широкого читателя?

Гюнтер Вестергофф мгновенно преобразился, словно сидел уже не за столом, а выступал с университетской кафедры; в орлином лице его появилось нечто величественное.