— И чего это они на нас прут таким числом несметным? — Задумался Кузька.

— Мамай хочет отомстить великому князю Дмитрию за свое побоище на Воже, да за то, что дань ему не платит, — сказал Андрей.

— Так-то так, — вновь заговорил Онфим. — Но еще я думаю, что все это от наваждения дьявольского. Идут иноплеменники на нас из-за грехов наших. Из-за неправд, братоненавидения, сребролюбия, суда неправедного. Забыли мы заветы предков наших, вот бесы и ввели нас во грех.

— Андрюха, а в твоей книге об этом прописано? — спросил Кузька.

— В ней про все прописано, и об этом тоже, — ответил Андрей и, взяв в повозке книгу, раскрыл ее и прочел: — «Бесы ведь, подстрекая людей, во зло их вводят, а потом насмехаются, ввергнув их в погибель смертную… Обличьем они черны, крылаты, имеют хвосты. Тем-то они и прельщают людей, что велят им рассказывать видения, являющиеся им, нетвердым в вере, одним во сне, а другим в мечтании. Больше же всего через жен волхования бывают, ибо искони бес женщину прельстил, она же мужчину, Потому и в наши дни много волхвуют женщины чародейством. Но и мужчины неверные бывают прельщаемы бесами, как это было в прежние времена. При апостолах ведь был Симон волхв, который заставлял волшебством собак говорить по-человечески и сам оборачивался то старым, то молодым или кого-нибудь оборачивал в иной образ в мечтании»…

— Так, стало быть, вороги наши не хотят, чтобы на русской земле единение было? — сказал Кузька.

— Это им как серпом по пальцам, наше единство, — ответил Онфим.

— Тогда мы завтра победим! — убежденно заключил Кузька.

— Это почему же? — опросил Андрей.

— А потому, что собралась здесь вся Русъ в единстве своем. Так кто же может сейчас против нас устоять…

Внимательно слушали воины-небывальцы наставления Онфима и Андрея Хвата. Долго не ложились они спать в этот вечер, разговаривая и вспоминания свою жизнь до этого похода, близких своих и Белое озеро, от которого ушли за сотни верст.

…На востоке посветлело небо. Наступал новый день — восьмое сентября тысячи триста восьмидесятого года.

Пронзительный звук боевой трубы, несшийся от великокняжеского шатра, разорвал тишину над большим полком, нарушив неспокойный сон воинов. И тотчас же, будто откликаясь, со всех сторон заиграли другие трубы, забили бубны и барабаны. Ратники седлали коней, одевались в боевые доспехи и становились в ряды. В строй вставали все. Даже полковые попы со своими причетниками, скинув рясы, обряжались в железные рубахи.

На высоком месте берега, мимо которого спускался к реке большой полк, стояли несколько всадников, наблюдая за переправой. Один из них был на рыжем коне и в богатых одеждах. Чуть позади него рында [10] держал в руках чермное [11] великокняжеское знамя, с которого большими и грустными глазами смотрел на воинов печальный лик Спаса.

— Гляди, Андрей, сам князь великий, — Кузька кивнул в сторону всадников.

— То не он, а московский воевода Михайла Бренк. Ему князь Дмитрий свои одежды и коня отдал, а сам в простые облачился. Вон он, стоит в сторонке.

Всадник, на которого показал Андрей, сидел на вороном коне, в колонтыре из досчатой брони с короткими рукавами и в простом железном шлеме…

Великокняжеский полк, переправившись на правый берег Дона, занял свое место вдоль берега Непрядвы, впадающей в Дон чуть выше переправ. Когда последние ратники ступили с мостов на берег, мастера-городники обрубили веревки и разрушили опоры, чтобы ни один не помышлял об отходе назад, за реку. Мосты развернуло течением и прибило к опустевшему берегу…

К десяти часам утра солнце и ветер разогнали туман и открылось перед воинами Куликово поле во всю его ширь и даль. Кузька Сухоруков въехал на пригорок и с интересом глядел на открывшуюся перед ним картину. Трудно было назвать полем эту холмистую землю, зажатую в огромной излучине Непрядвы и Дона, изрезанную мелкими ручейками и овражками с кустарником и березовыми рощицами по берегам. Из края в край Куликова поля на четыре версты раскинулась в ширину русская рать, похожая сверху на огромную птицу, распластавшуюся по земле. Голова ее — передовой полк, тулово ее — большой великокняжеский, крылья ее — полки правой и левой руки, хвост ее — запасный полк. А в опричном месте в дубраве, что примыкала к полку левой руки, скрылся засадный полк, ожидая своего часа. Плотными рядами стояли тысячи ратников. Играли солнечные блики на их боевых доспехах, трепетали на ветру красные лоскутки в шишаках шлемов, колыхались над рядами знамена и хоругви. А сколько разномастных коней под всадниками: вороные и карие, гнедые и караковые, бурые и соловые, пегие и каурые, чалые и рябые, буланые и саврасые!

Никогда еще не собирала Русь воедино столько конных и пеших ратников. Каждый из них пришел сюда биться с татарами за свой дом, за матерей, жен и детей своих, а все вместе за святую матушку Русь. Глядя на все это, Кузька как-то сразу почувствовал себя спокойно и уверенно.

С той стороны, где стоял передовой полк, послышались вдруг крики «ура». Потом Кузька увидел, как оттуда к большому полку поскакало несколько всадников. Над ними развевалось знамя, и Кузька понял, что это великий князь Дмитрий Иванович Московский объезжает войско. Вот он приближается и к белозерскому полку. Князь Дмитрий в полном боевом облачении. Только на голове нет железного шлема, который держит в руках княжеский рында.