На лужайке стало еще шумнее. В ожидании скачки на Большой приз публика решила подзакусить на свежем воздухе. Люди ели, а еще больше пили повсюду: и прямо на траве, и на высоких сиденьях шарабанов и карет, в колясках, в викториях, в ландо. Кругом громоздились груды холодного мяса, лакеи вынимали из багажных ящиков корзины с шампанским. Пробки взлетали в воздух со слабым хлопаньем, и звук, похожий на выстрел, уносился вдаль; слышались шутки; звон бьющихся стаканов вносил какую-то надтреснутую нотку в это нервическое веселье. Гага с Клариссой пригласили Бланш и решили позавтракать как следует, они разостлали на коленях салфетки и стали уписывать бутерброды; Луиза Виолен, спустившись со своего шарабана, присоединилась к Каролине Эке; а у их ног, прямо на траве, мужчины устроили буфет, куда подходили выпить Татан, Мария, Симона и прочие дамы; тем временем в карете Леа де Горн вся ее банда осушала бутылку за бутылкой, пьянея на солнышке, крича и рисуясь перед всем народом. Но вскоре мужчины прихлынули к ландо Нана. Стоя во весь рост, она разливала шампанское в стаканы и подносила кавалерам, а те галантно пили за ее здоровье. Франсуа, один из выездных лакеев, передавал бутылки, меж тем как Ла Фалуаз, подражая зазывале, кривлялся и гнусавил:

— Подходите, господа… Денег не просим… На всех хватит.

— Да замолчите, — не выдержала наконец Нана. — А то мы, дружок, похожи на бродячих комедиантов.

Однако его шутки казались ей остроумными, она веселилась от души. Вдруг ей пришла в голову идея послать с Жоржем стакан шампанского Розе Миньон, которая делала вид, будто вообще не прикасается к спиртному. Анри и Шарль до смерти скучают; малютки будут не прочь полакомиться шампанским.

Однако Жорж, боясь ссоры, сам осушил стакан. Тут Нана вспомнила о своем Луизэ, о котором совсем забыла. Может быть, ему тоже хочется попить; и она силком заставила ребенка проглотить несколько капель вина, отчего тот надрывно закашлялся.

— Подходите, подходите, господа, — выкрикивал Ла Фалуаз. — Двух су не просим, одного су не просим… Даром даем…

Но вдруг Нана удивленно воскликнула:

— Эге, Борденав здесь! Позовите его, ну, пожалуйста, бегите за ним поскорее!

И впрямь это был Борденав; заложив руки за спину, он медленно прохаживался среди публики, в порыжевшей от солнца шляпе, в засаленном, выгоревшем по швам рединготе; этого Борденава сильно пришибло после краха, но все же то был прежний неистовый Борденав, который выставлял напоказ свою нищету перед шикарной публикой с упорством человека, все еще не теряющего надежды оседлать фортуну.

— Фу ты черт, какой шик! — проговорил он, когда Нана дружески протянула ему руку.

Потом, опрокинув стаканчик шампанского, он добавил со вздохом искренней печали:

— Эх, был бы я женщиной!.. Хотя, черт меня совсем побери, разве в этом дело? Хочешь вернуться в театр? У меня тут есть одна идейка, я сниму Гетэ, и мы с тобой весь Париж перевернем. Ну как? Ты обязана для меня это сделать.

И он остался возле ландо, ворча, по обыкновению, но в глубине души радуясь этой встрече, ибо, говорил он, уже одно сознание, что Нана живет на свете, для него чистый бальзам. Ведь она его дочка, его кровь.

Круг ширился. Теперь вино разливал Ла Фалуаз, а Филипп с Жоржем взяли на себя роль зазывал. Волна гулявших по лужайке медленно подступала к ландо Нана. Для каждого у Нана находилась улыбка, острое словцо. И сюда, смыкая ряды, приближались любители выпить, сюда, как магнитом, притягивало шампанское со всех сторон; вскоре вокруг ландо уже шумела, вопила целая толпа; а сама Нана, с золотисто-рыжими кудрями, растрепавшимися на ветру, с белоснежным лицом, озаренным солнцем, нисходила до своих почитателей, тянувших к ней стаканы. И торжествуя, решив добить всех женщин, которых и без того бесил ее успех, она подняла полный стакан, приняв знаменитою свою позу Венеры-победительницы.

Но вдруг кто-то коснулся сзади ее плеча, она обернулась и с изумлением увидела Миньона, устроившегося на скамеечке ландо. Скрывшись с глаз своих почитателей, Нана присела рядом с Миньоном, ибо он, по его словам, хотел сообщить ей нечто очень важное. При всяком удобном случае Миньон твердил, что его супруга ставит себя в смешное положение, разругавшись с Нана, — это и глупо и бессмысленно.

— Вот что, голубчик, — шепнул он, — будь осторожна, не доводи Розу до крайности… Видишь ли, я предпочитаю поставить тебя в известность… Так вот, у нее есть оружие против тебя, и поскольку она до сих пор не простила тебе истории с «Нашей крошкой герцогиней»…

— Оружие! — повторила Нана. — Плевать я на ее оружие хотела!

— Да ты послушай, у нее есть письмо, которое она, видимо, обнаружила в кармане Фошри, письмо, адресованное графиней Мюффа нашему болвану Фошри. В письме все черным по белому написано… Ну вот, Роза и решила отослать письмо графу, чтобы отомстить тебе и ему.

— Плевать я хотела, — повторила Нана. — Смешно, ей-богу, выходит, она и впрямь с Фошри… Что ж, тем лучше, она мне надоела. Повеселимся по крайней мере.

— Нет, нет, не надо, — живо отозвался Миньон. — Ты подумай, какой получится скандал. А главное, нам-то от этого никакого барыша…

Он замолк, испугавшись, что наболтал лишнего. Нана закричала, что уж она, конечно, не собирается вызволять из беды порядочных барынь. Но так как Миньон продолжал настаивать, она пристально поглядела ему в лицо. Ясно, он боится, что, порвав с графиней, Фошри снова нарушит его семейный покой; а Розе как раз этого и надо, потому что, хоть она и мечтает отомстить журналисту, но до сих пор к нему неравнодушна. И Нана задумалась, ей вспомнилось посещение г-на Вено, и пока Миньон приводил свои резоны, в голове ее уже созрел план действия.