Дунку, когда ему неотложно, вот как сегодня, требовалась хорошая баня, хотя бы помогал Эг. Таская воду и ожидая, когда она нагреется, мальчуган угрюмо молчал.

– Эг, что стряслось? – спросил Дунк, когда над последним котлом появился пар. – Помоги мне вылить.

Вдвоем они потащили котел к корыту, стараясь не ошпариться.

– Сир, – сказал Эг, – как вы думаете, что собирается делать сир Юстас?

– Снести дамбу и сразиться с людьми вдовы, если они попытаются нам помешать. – Дунк говорил громко, словно желая перекричать плеск воды. Они опрокинули котел над ванной, и от пара Дунк покраснел.

– У них щиты плетеные, сир. Копье или стрела из арбалета их сразу пробьет.

– Мы подберем им кое-какие доспехи, когда они будут готовы. – Дунк знал, что на лучшее надеяться нечего.

– Их могут убить, сир. Мокрый Уот совсем еще мальчик, Уилл Ячмень в следующий приезд септона хочет жениться. А Большой Роб правую ногу от левой не отличает.

Дунк бросил пустой котел на утоптанный земляной пол.

– Роджер Пеннитри был моложе Мокрого Уота, когда погиб на Багряном Поле. В войске твоего отца были и молодожены, и парни, которые ни разу девушек не целовали. А уж таких, кто не отличал правую ногу от левой, сотни были, если не тысячи.

– Это другое дело. Тогда война была.

– У нас тоже война, только помельче.

– Мельче и глупее.

– Об этом не мне судить и не тебе. Их долг – идти на войну, когда сир Юстас призовет… и умереть, если понадобится.

– Тогда не надо было имена им давать. Теперь, если они умрут, будет тяжелее. – Эг сморщил нос. – Если бы мы прибегли к моему сапогу…

– Нет. – Дунк, стоя на одной ноге, стянул собственный сапог.

– Но мой отец…

– Нет. – Второй сапог отправился вслед за первым.

– Мы…

– Нет. – Дунк стащил через голову пропотевший камзол и швырнул Эгу. – Скажи жене Сэма, пусть постирает.

– Скажу, сир, только…

– Нет, говорю. Может, в ухо тебе дать, чтоб лучше слышал? – Дунк развязал бриджи, под которыми ничего не было – слишком жарко для подштанников. – Это хорошо, что ты беспокоишься за трех Уотов и остальных, но сапог – это на крайний случай. – («Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один».) – Что сказал твой отец, когда отдал тебя мне в оруженосцы?

– Чтобы я всегда брил или красил волосы и никому не называл своего настоящего имени, – неохотно промолвил мальчик.

Эг служил у Дунка года полтора, хотя некоторые дни можно было считать за двадцать. Вместе они одолевали Принцев перевал и пересекали глубокие, красно-белые пески Дорна. Вместе спустились на плоскодонке по реке Зеленая Кровь до Дощатого города, а оттуда на галее «Белая леди» приплыли в Старомест. Вместе ночевали в гостиницах, на конюшнях, в канавах, делили трапезу с монахами, шлюхами, лицедеями и посетили не меньше сотни кукольных представлений. Эг ухаживал за конем Дунка, точил его меч и счищал ржавчину с его кольчуги. Лучшего спутника человек и желать не мог, и межевой рыцарь относился к нему чуть ли не как к младшему брату.

А между тем никакой он ему не брат. Это яичко [4] драконово, не куриное. Эг может служить в оруженосцах у межевого рыцаря, но Эйегон из дома Таргариенов – это четвертый и самый младший сын Мейекара, Летнего Принца, который, в свою очередь, является четвертым сыном покойного короля Дейерона Доброго, Второго этого имени – тот сидел на Железном Троне двадцать пять лет, пока его не прибрала весенняя хворь.

– Насколько всем известно, Эйегон Таргариен вернулся в Летний Замок со своим братом Дейероном после Эшфордского турнира, – напомнил мальчику Дунк. – Твой отец не желал разглашать, что ты скитаешься по Семи Королевствам с каким-то межевым рыцарем. Так что помалкивай о своем сапоге.

В ответ он получил только взгляд. Большие глаза Эга казались еще больше из-за бритой головы. В тускло освещенном подвале их можно принять за черные, но при лучшем освещении виден их истинный цвет, темно-лиловый. Валирийские глаза. В Вестеросе такие встречаются только у потомков дракона, а в волосах Таргариенов золото перемежается с серебром.

Когда они спускались на шестах по Зеленой Крови, девочки-сиротки приспособились хлопать Эга по лысой макушке, на счастье, и этим вгоняли его в краску. «Девчонки все глупые, – заявлял он. – Если еще одна меня тронет, полетит в реку». «Тогда я тебя трону, – пообещал Дунк. – Так по уху тресну, что до будущей луны колокольный звон будешь слышать». «Лучше уж колокола, чем дуры-девчонки», – пробурчал мальчуган, но в реку так ни одну и не кинул.

Дунк залез в корыто, и вода покрыла его до подбородка – сверху почти кипяток, внизу значительно холоднее. Он стиснул зубы, чтобы не заорать. Эг бы над ним посмеялся – мальчишка с удовольствием моется в кипятке.

– Не подогреть ли еще воды, сир?

– Не надо, хватит и этой. – Грязь сходила в воду дымчатыми струйками. – Принеси-ка мне мыло и скребницу с длинной ручкой. – Думая о волосах Эга, Дунк вспомнил, как грязны его собственные, задержал дыхание и окунулся с головой. Когда он вынырнул, Эг уже доставил требуемое. – У тебя остались два волоска – вот тут, пониже уха, – заметил Дунк. – Не забудь про них, когда опять будешь бриться.