— Примеры?

— Да какие примеры. Если бы он подрался с кем — вот был бы пример. А он — нет. Свободное время старался проводить один. Пацаны в казарме ржут, анекдоты травят, про баб рассказывают — чего было и чего не было. Чтобы он с ними — никогда. Я один раз заглянул к ним, они там как раз расхохатывают, а он идёт на выход, навстречу мне попался. И лицо такое, серьёзное, сосредоточенное.

— Над такими обычно издеваются. Было?

— Ну, я не могу знать всё, но, вряд ли. Саша физически очень хорошо развит. Трёх-четырёх обычных пацанов уложит, не напрягаясь. Его уважали, прощали странности. На переходах он очень выносливый. В бою — совершенно хладнокровный. Не отчаянный, нет, на рожон никогда не лез. Иногда, знаете, от страха такими смелыми становятся, что смотреть противно. Раскисают потом очень быстро, рыдают после боя, как младенцы. Саша — нет. Он, кажется, действительно ничего не боялся, — капитан замолчал несколько растерянно, как будто вдруг сделал для себя весьма неожиданное открытие.

Князев начинал понемногу закипать:

— Так. Понятно. Смелый парень. А странности-то его в чём всё-таки проявлялись?

— Да вроде и ни в чём. — выдохнул капитан ещё более растеряно. — А как-то было — стоит в стороне от всех и смотрит, в пустыню. И лицо у него какое-то, как будто он в церкви молится.

— Да откуда ты знаешь, как в церкви молятся?

— Не знаю. Правда, не бывал. Но, наверное, так и молятся.

— Капитан, я начинаю уставать. Ты по делу что-нибудь вспомнишь? Выражал ли он, например, как-нибудь своё отношение к исламу?

— Никак не выражал, — капитан стал заметно потеть. Заметив это, Князев как-то сразу успокоился, раздражение схлынуло. Ротный — не офицер разведки, не психолог. Зачем ему замечать то, что не имеет отношения к службе? Если солдат исправно тянет лямку, если нет нарушений дисциплины, так чего же ещё? Сухо и казённо майор спросил:

— В расстрелах он участвовал?

— Было дело. Вспомнил! Очень странный факт. Зачистили аул. Положили всех. Сашка к одному духу сзади подкрался, бросился на него, как рысь, обезоружил. Сидит на нём, коленом на грудь давит и в глаза смотрит. Тому духу надо было просто врезать по кадыку ребром ладони. Простое дело. Саша ведь не барышня, в зачистках не раз участвовал, никогда не капризничал, не чистоплюйствовал. А тут — тянет. Ну бой-то закончился. После боя так-то уже не режут, по-нормальному расстреливают. Я Саше говорю: «Отведи его за дом и шлёпни». Он подчинился. Поднял духа и за дом. А тот не сопротивлялся — спокойный. И Саша спокойный. Я тут же об этом забыл, а через 5 минут хватился — где Саша? Выстрела-то вроде не было. Что за хрень? Иду за дом, а там картина маслом. Дух стоит у стены, а Саша — напротив, автомат ему в грудь наставил. И в глаза друг другу смотрят, как будто разговаривают без слов. Дух тоже такой, необычный. Молоденький, красивый. Как принц из сказки. Смотрит и улыбается. Я на Сашу заорал: «Ты чё, уснул что ли?». Тогда он сразу же нажал на спуск, весь рожок в духа выпустил. Ко мне поворачивается, морда каменная и говорит: «Его надо похоронить». Я весь на психе — заорал на него: «Ну ты достал меня!». А Саша, на меня не глядя, достаёт лопатку и начинает копать могилу. Да шустро так, деловито. Я рукой махнул. Время в общем-то было. Солдаты по домам наркоту искали. Я уж это, сами понимаете, не препятствовал. Зачистки — дело нервное. Да и потом — каких я только истерик у наших не насмотрелся. Пока в себя приведёшь — запаришься. Так что сашиной придури значения не придал. А сейчас подумал — странно это.

Князев отомкнул гауптвахту, где держали Сашку. Тот сидел на полу со связанными за спиной рукам вполоборота к вошедшему майору и на его появление никак не отреагировал. Лицо пленного было очень сосредоточенным, он смотрел строго перед собой невидящими глазами.

— Встань, сволочь, — зловещим шёпотом скомандовал майор.

Солдат неторопливо, но сноровисто поднялся, хотя это было не так легко сделать со связанными за спиной руками. Он бегло и как-то брезгливо глянул майору в глаза и уставился в пол перед собой.

Майор неторопливо достал из кобуры пистолет, передёрнул затвор, направил ствол в грудь пленному и всё тем же зловещим шёпотом скомандовал: «Мордой в стену». Саша так же спокойно и неторопливо развернулся и встал лицом к стене. Князев медлил. Солдат молчал. Потом майор неторопливо поднял пистолет и выстрелил в стену у самого сашиного уха. Солдат даже не вздрогнул. Через несколько секунд он тихо выдохнул: «Аллах акбар». Это было что-то среднее между вздохом облегчения и шипением змеи.

«Кругом», — тихо но жёстко скомандовал майор. Солдат выполнил команду, как на плацу. Он смотрел в пол, избегая встречаться глазами с офицером, и всё-таки во всём его облике Князев чувствовал отсутствие страха. В душе майора началась какая-то странная вибрация. Он — честный офицер, а перед ним — гадёныш, мразь, и всё-таки он чувствует нравственное превосходство этого гадёныша. Этого не может быть. Нет оснований. Но это так. Князев вдруг представил себя офицером вермахта, который собирается допросить пленного партизана. Это было уже несколько смешно, что помогло майору вернуть самообладание.

— Это была репетиция, — Князев почувствовал, что его усмешка получилась какой-то кривой, нехорошей. — Шлёпнем тебя завтра, с утречка. В Кабул не повезём, не надейся. Показания твои никому не нужны. Так что побудь тут ещё ночку. О жизни подумай.

— Хвала Аллаху, Господу миров. Я стану шахидом, — по-прежнему глядя в пол, прошептал — прошипел бывший советский солдат.

— Смотри мне в глаза, сволочь! — неожиданно заорал Князев, теряя остатки самообладания.

Саша спокойно поднял глаза. Они оказались очень ясными. В них действительно читалась радость. Мальчишка не играл. Вечная его сосредоточенность, про которую говорил ротный, сейчас ушла, в нём чувствовалась собранность, но совершенно не было напряжения. Князев понял, почему парень смотрел в пол. Не хотел делиться радостью с чужаком. Майор смотрел в его глаза и спрашивал себя: «Вот что такое известно этому парню, чего не знаю я? Что-то очень важное. Что такое ислам? Ничего хорошего. Так почему же у него глаза такие радостные, а я — как дурак?».

— Ты убивал наших? — теперь уже как-то задумчиво спросил Князев.

— Нет, не пришлось.

— А если бы пришлось?

— И не задумался бы. Тебя, майор, я шлёпнул бы без репетиций.

Лицо шахида исказила ненависть. Это позволило Князеву хотя бы отчасти, но всё же вернуть себе чувство собственного превосходства. Где ненависть, там нет правды. Князев восстановился, вопрос выскочил из него легко, без напряжения:

— Зачем? Что случилось, Саша?