Поэт Николай Гумилев посвятил общественному триумфу сибирского крестьянина строки своего стихотворения «Мужик».

В гордую нашу столицу

Входит он — Боже, спаси! —

Обворожает Царицу

Необозримой Руси.

Взглядом, улыбкою детской,

Речью такой озорной, —

И на груди молодецкой

Крест просиял золотой.

Известность Распутина базировалась на нескольких «умениях»: врачевании, предсказании и, главное — на его способности объяснять явления и проблемы жизни, дать совет, как найти праведную дорогу в череде мирской суеты. Никакие разговоры о «конокрадстве», «хлыстовстве», «половых оргиях» не дают ответа на самый важный и самый первый вопрос: почему к нему тянулись люди? А к нему они действительно тянулись.

За более чем десять лет, вплоть до своего появления перед Царем в 1905 году, Распутин прошел огромную школу жизни и подвижничества. Достаточно представить на минуту: каких огромных сил и испытаний стоило паломничество. Он же отправлялся в далекие дали не в экипаже, не в железнодорожном экспрессе, не с чековой книжкой в нагрудном кармане. Денег не было, пропитания тоже, было одно лишь горячее желание найти путь к свету, к Истине.

Долгими неделями и месяцами идти пешком в любую погоду, терпеть холод и голод, преодолевать сотни и тысячи верст — только паломничество пешком из Покровского в Киево-Печерскую Лавру продолжалось почти шесть месяцев, за которые ему удалость преодолеть почти три тысячи верст! И достигнув цели, у алтаря, в христианской святыне обрести радость и новые силы.

Питался чем придется, что подадут, а порой и просто травой, а несколько раз чуть не пал жертвой «лихих людей», еле ноги унес. Это был подвиг смирения и самопожертвования, на который были способны лишь по настоящему верующие люди. Никаких выгод, а Распутину часто облыжно приписывали хитрую расчетливость, такие паломнические эскапады принести не могли.

Близкая знакомая последней Царицы Юлия («Лили») Ден, прожив много лет после революции в Англии, в книге своих воспоминаний пыталась объяснить английскому читателю духовную атмосферу России. «Если бы какой-то пилигрим решил совершить такое же путешествие из Эдинбурга в Лондон, его бы осудили за бродяжничество и, вероятнее всего, отправили в сумасшедший дом. Случаи такого рода в Англии — неслыханное явление, но в России подобное происходило сплошь и рядом. Мы так привыкли ко всему необычному, что, полагаю, русский обыватель ничуть бы не удивился, если бы встретил на улице Архангела Гавриила!»

У Распутина, при всей его духовной ориентированности, оставались земные интересы: дом, жена, дети, заботы по хозяйству. Когда сын стал регулярно отправляться странствовать, отец не одобрял, бранил, но Григория это не останавливало. Отец смирился, тем более что постепенно в хозяйстве появлялись добровольные помощницы (мужчин в услужение не брали), за кров и стол помогавшие хозяевам.

Вполне возможно, что Распутин со своими способностями и молитвенным усердием так бы и остался в лучшем случае знаменитостью своего края, если бы Проведению было неугодно свести его с лицами, обитавшими на невероятной высоте.

Здесь необходимо сделать важное пояснение. Распутин сам специально никогда и никуда «не лез»; ему везде помогали многочисленные покровители и почитатели его природной естественности и необычных дарований. О том, как ему удавалось появляться в резиденциях высокопоставленных лиц, красочно рассказал сам Распутин.

«Выхожу из Александро-Невской Лавры, спрашиваю некоего епископа Духовной академии Сергия [8 — Речь идет о Сергии (Страгородском; 1867–1945), с 1943 года — Патриархе Московском и всея Руси.]. Полиция подошла, “какой ты есть епископу друг, Tbi*censored*raH, приятель”. По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу, епископ призвал меня, увидел и вот мы стали беседовать тогда».

Распутину на своем веку удалось очаровать и покорить души нескольких крупных церковных деятелей, имевших и глубокую веру, и кругозор, и разносторонние знания. Именно они выводили в свет этого человека, давая ему наилучшие аттестации.

С начала XX века в биографии Григория Распутина появляются уже определенные хронологические ориентиры, позволяющие систематизировать его путь наверх. Впервые в Петербург он приехал в 1903 году, уже успев к тому времени «покорить сердце» казанского епископа Хрисанфа (Щетковского), рекомендовавшего его ректору Петербургской духовной академии епископу Сергию (Страгородскому), который в свою очередь представил Распутина профессору, иеромонаху Вениамину и инспектору Академии (затем ректору), архимандриту Феофану (Быстрову). Последний был приветливым человеком, добрым христианином, целиком занятым благочестивым служением.

В кругах церковных иерархов и учеников Академии Распутин вращался довольно долго, прошел здесь «свои университеты» и, обладая живым, цепким умом и прекрасной памятью, многое почерпнул от общения с ними. Уже к началу 1905 года Феофан испытывал глубокую симпатию к этому сибирскому мужику-проповеднику, увидев в нем носителя новой и истинной силы веры. «Старец Григорий» произвел сильное впечатление и на известного в начале века проповедника, имевшего огромный моральный авторитет в России, — Отца Иоанна Кронштадтского, благословившего его.

Духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены Великой княгини Милицы Николаевны Феофан ввел «сибирского старца» в великокняжеские покои. Вокруг черногорских Принцесс — Милицы и ее сестры Анастасии (Станы) существовал небольшой кружок «искателей веры». Центром здесь была Милица, истово преданная поиску глубинного смысла в иррациональном, и даже, чтобы ознакомиться с сочинениями восточных мистиков, специально изучившая языки народов Востока.

От салона Милицы уже был всего лишь шаг до Царских чертогов. Встреча должна была состояться, и она — состоялась. Это произошло 1 ноября 1905 года в Петергофе. В дневнике Николая II заэтот день читаем: «Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим — Григорием из Тобольской губернии».