Чтобы придать видимость серьезности процесса, Бетлену был задан вопрос, не было ли каких связей между группой фальшивомонетчиков и регентом. Как и другие свидетели, которым задавался этот же вопрос, Бетлен не позволил защитникам направить судебный процесс в нежелательном направлении и решительно дал отрицательный ответ. Бетлен продолжил тактику восхищения патриотическими действиями Виндишгретца, заявив в заключение своего выступления:

— Я знаю Виндишгретца как настоящего джентльмена и уверен, что он действовал не из личных своекорыстных соображений.

Приговор, естественно, был сформулирован еще за несколько недель до объявления. Для Виндишгретца и Надосси были предусмотрены по четыре года тюремного заключения, для Гере — два, для генерала Хайтса, начальника военно-географического института, и его преемника полковника Курца — по году и для секретаря Виндишгретца — Раба — полтора года. Виндишгретц знал об этом, так как генеральный прокурор Сцтрахе во время одного из посещений его в тюремной камере сказал ему неформально о том, что его ожидает. Венгерская'общественность после объявления приговора была возбуждена и даже шокирована, в особенности тем, что осужденные лишались на это время гражданских и политических прав. Несмотря на тщательную режиссуру, каждый здравомыслящий человек в Венгрии понимал, что процесс был заорганизован. Когда первые волнения прошли, многие думали, что это был не более как театральный жест для успокоения заграницы. Бетлен же со своими сподвижниками имели самое серьезное намерение заткнуть рты людям, знавшим их тайну, до тех пор, пока афера, как говорится, не зарастет травой. Что касается Надосси, то это им удалось полностью, ибо он не только не предпринимал попыток выбраться из заключения как истинный мадьярский Дон Кихот, но и потребовал, чтобы весь срок наказания он провел в одной из государственных тюрем. Виндишгретц же стал умнее, разгадав хитрую игру правительства. Еще во время процесса он увязал свое молчание и хорошее к себе обращение определенными условиями, которые довел через своих людей до главы правительства. Бетлен был с ними согласен, и между ним и Виндишгретцем был заключен своеобразный договор, который состоял из трех пунктов. Во-первых, все осужденные, кроме него и Надосси, должны быть после окончания процесса выпущены на свободу. Во-вторых, после утверждения приговора королевской курией — высшим венгерским судом, и он с Надосси должны быть освобождены. В-третьих, Бетлен обязался в своем выступлении на судебном процессе официально оказать честь Виндишгретцу.

Бетлен выполнил обговоренные условия, опасаясь, что Виндишгретц в противном случае мог подать прошение на пересмотр дела во второй и даже третьей инстанции. Сразу же после окончания процесса Виндишгретц был направлен в следственную больницу, где его разместили и обслуживали чуть ли не «в соответствии с его общественным положением». К нему даже приставили слугу — заключенного на длительный срок, весьма услужливого и разностороннего парня. Виндишгретц получил разрешение принимать в своей комнате посетителей, чем не преминула воспользоваться добрая половина венгерского высшего общества. Свои визиты ставшему национальным мучеником принцу наносили и иностранцы, в частности группа болгарских офицеров, принимавшая участие в конных состязаниях в Будапеште. Даже австрийский федеральный канцлер, прелат Игнац Зайпель во время своего пребывания в Венгрии заглянул к Виндишгретцу и вел с ним продолжительную беседу об австрийском ополченческом движении. Дело доходило до курьезных сцен. Так, однажды в честь Виндишгретца выступил известный цыганский скрипач Толль Янцы, разместившийся со своей капеллой за высокой стеной, окружавшей тюремную больницу и обнесенной колючей проволокой, сквозь которую был пропущен электрический ток. Но все эти признаки внимания и оказания чести не могли отвлечь Виндишгретца от мысли, что в связи с фальшивомонетческой акцией он был разорен. И дело было не только в тех инвестициях, которые он вложил в операцию. Воспользовавшись осуждением его как уголовника, чехи поторопились конфисковать старинные семейные владения Виндишгретцев в Богемии. Когда, наконец, 22 декабря 1926 года были открыты двери свободы, Виндишгретц оказался по масштабам венгерских магнатов бедным человеком.

Во второй и третьей инстанциях приговор был утвержден формально без дополнительного расследования, в нем была лишь частично — по настоянию Виндишгретца — изменена формулировка обоснования приговора, которая затрагивала его моральный престиж (были даны более мягкие выражения). Полная реабилитация принца последовала значительно позже. Бетлен после завершения судебного процесса опять почувствовал в себе полную уверенность и предпринял все от него зависящее, чтобы воспрепятствовать формальному восстановлению чести Виндишгретца. Такое положение продолжалось, пока он был премьер-министром. Лишь после того, как его сменил Гембес, было проведено заседание офицерского суда чести венгерской армии. Этот суд, состоявший из генералов, вынес решение, что «Виндишгретц взял на себя ответственность перед судом за аферу по изготовлению фальшивых франков только потому, что хотел уберечь от позора и ущерба Венгрию, государство и нацию». За выдержку и достойное поведение Виндишгретцу было присвоено звание майора венгерского гонведа. Хорти даже провел аудиенцию в его честь, во время которой поблагодарил Виндишгретца за «беспримерную выдержку и поведение» во славу отечества.

Регент был отличным актером, и ему удалось убедить Виндишгретца, попавшего из-за него в темницу и потерявшего все свое состояние, в своем искреннем и сердечном к нему расположении. Даже десятилетие спустя, когда он рассказывал мне о своих переживаниях, Виндишгретц был убежден, что Хорти оказался «жертвой своего плохого окружения». Только значительно позже, когда в прошлое безвозвратно ушли Хорти и Бетлен, венгерская Экзц и другие шовинистические организации, когда Виндишгретцу пришлось приложить значительные усилия, чтобы материально обеспечить наступающую старость, ему стал ясен истинный смысл тогдашних событий. И он признался самому себе в том — об этом ранее он и думать не хотел, — что Хорти и Бетлен принесли его в жертву не во имя спасения родины, а для сохранения собственного властного положения. У него не осталось больше никаких иллюзий, что Хорти в действительности являлся лишь представителем богатейшего правящего слоя венгерского общества, который в течение многих десятилетий преследовал только собственные эгоистические интересы, выдавая их за интересы нации и государства. Катастрофические последствия такого поведения ничего не меняли. Если бы акция по изготовлению и сбыту фальшивок прошла благополучно и ирредента получила значительную финансовую подпитку, что, возможно, привело бы даже к определенным внешнеполитическим успехам, Виндишгретц был бы объявлен национальным героем. Когда же операция провалилась, ему вместе с Надосси и другими пришлось стать козлами отпущения, обеспечив реальным инициаторам аферы нахождение у власти в течение дальнейших двадцати лет. Ведь, если бы тогда Виндишгретц не промолчал, система правления Хорти со товарищи могла бы рухнуть.

Небезынтересно, что обаянию прожженного вельможи Хорти поддавались куда более опытные знатоки людей, чем Виндишгретц, и он вовсю использовал это в своих интересах, не брезгуя никакими средствами, запросто преступая истину. Могу привести пример из собственного опыта. Осенью 1945 года меня, как и Хорти, направили в Нюрнберг в качестве свидетеля [29] . В так называемом свидетельском крыле тюремного здания мы содержались относительно свободно и частенько собирались по вечерам, обсуждая оживленно события последних лет. И вот как-то начальник германского генерального штаба Гудериан [30] обратился к Хорти и попросил его рассказать о капитуляции венгерской армии в октябре 1944 года советским войскам. На это Хорти ответил, что абсолютно не в курсе дел, так как, будучи «старым противником коммунизма», не был вовлечен в «заговор», преследовавший своей целью капитуляцию. И добавил, что не может поверить тому, что якобы генерал-полковник Миклош-Дальноки принимал в этом участие и даже перебежал к русским, как это утверждается, поскольку является «безупречным антикоммунистом».

Любопытно, что в тот же день, когда он «вешал лапшу» на уши немецким генералам, ему в ходе допроса американским представителем был задан вопрос на эту же тему. Как мне позже стало известно, Хорти ответил тому в прямо противоположном смысле. Используя, естественно, в свою пользу тот факт, что его сын по приказу Гитлера был направлен в концентрационный лагерь, в результате чего американцы относились к нему самому благосклонно, Хорти высокопарно говорил о своих заслугах по выводу Венгрии из войны и своих переговорах с представителями Красной армии. Тогда он полагал, что американо-советская дружба будет продолжаться, и считал целесообразным подчеркнуть свои хорошие отношения с русскими. При этом он опирался на то обстоятельство, что, благодаря посредничеству упоминавшегося Миклош-Дальноки, вступил в контакт с советской стороной и даже лично объявил о капитуляции.

Государственные способности Хорти, пока он был У власти, всегда переоценивались. О его истинном уме говорит хотя бы тот факт, что он на полном серьезе был убежден в своем возвращении в Венгрию под русским патронажем в качестве регента. Когда же он услышал о процессе против своего преемника Салаши, то сказал в моем присутствии своему старому другу австрийскому министру и генералу Эдмунду фон Глайзе-Хорстенау [31] :

— Знаешь ли, пожалуй, так будет правильнее, если русские повесят Салаши, мне было бы неприятно сделать это самому: ведь он был как-никак у меня майором генерального штаба.