Я вернулась домой, в родной город. И через полгода умер папа. А за ним — мама.

Когда мне было лет семь или шесть, я однажды слышала, как мама с папой заключили договор. Так мне, по крайней мере, показалось. Что это был настоящий договор. Как бывает между государствами.

— Я умру вместе с тобой, — сказала мама.

— Договорились, — ответил папа, ответил очень серьезно. Не стал переубеждать.

Мне было страшно и обидно. Как это они договорились? Как они могли договориться умереть вместе? А мы с Андрюшкой? Может, нам тоже договориться и умереть вместе? Я даже пошла к нему поговорить об этом, но он меня и слушать не стал. Сказал:

— Маленькие не умирают!

— Но ты же не маленький?

— Я — нет, а ты — малявка еще, тебе не надо об этом думать. А родители пошутили просто. Иди, спроси у них.

Я не стала спрашивать. Я понимала, что Андрюшка меня утешает и обманывает. Я была глупее всех в семье, но такие вещи я всегда понимала. Маленькие еще как умирают. Наш собственный старший брат умер, когда ему было три года. Мы его не видели, ни я, ни Андрюшка, но мы прекрасно знали эту страшную историю. Как мама не хотела жить. Как потом родился Андрюшка и был совершенно не похож на того брата, как мама сначала не хотела даже его кормить, но папа ее заставил, и она очень полюбила Андрюшку. Тем более он оказался похожим на папу, которого мама так любила.

Все это я знала. И знала, что родители не шутили. Они договорились. Как договорились, так и сделали. Папа умер от сердечного приступа, потому что много работал, мало отдыхал и носил тяжести на даче, а мама несколько месяцев после похорон ходила черная, мало разговаривала, почти ничего не ела. Потом заболела воспалением легких и в больницу ехать отказалась. А когда Андрюшка ее отвез, уже в беспамятстве, спасти ее не смогли. Да не смогли бы и раньше, она не хотела жить без папы и как будто нарочно хотела заболеть. Ни меня не видела, ни Андрюшку, ни свою первую внучку, Андрюшкину дочку, которая только-только родилась.

Наверно, бывает такая любовь. Только у меня ее не было. Павлика я очень любила. Но жить хотела и с ним, и без него. Ни разу у меня не возникала такая мысль — что я больше не хочу жить, раз не вижу больше Павлика. Когда он умер, я хотела жить, просто не знала — как. Ведь я любила его с восьми лет. А второго мужа, Сергея, я и не любила.

Мне казалось, что все придет потом. И большая любовь, и, наверно, все будет, как у родителей. Только, возможно, я буду чуть больше любить своих детей. Но «потом» всё никак не наступало. Двадцать пять, двадцать восемь, тридцать. Тридцать два. Тридцать три. У Андрюшки росли дети, один за другим. Двое, трое. Потом он взял на воспитание мальчика, оставшегося без родителей. Однажды встретил необыкновенную любовь, но бросить семью не смог, и очень этому радовался через несколько лет. Семья — большая, родная — осталась. И жена, похожая на всех его детей, похожих на него самого. А любовь необыкновенная как-то приелась, стала то ли пообычней, то ли вообще показалась…

Я же очень хорошо жила. От одиночества не тосковала. С моим прекрасным образованием — филфак МГУ — я находила отличную работу. Четыре года работала в серьезном журнале редактором, написала еще одну книжку — теперь уже про Андрюшку и его любовь, даже кто-то умудрился снять фильм по этой книжке. Книжка была так себе, наверно. Фильм еще хуже. Ничего в моей жизни они не изменили. Ни денег, ни славы, ни какого-то другого занятия, еще более интересного. Я не тосковала, но я ощущала пустоту. Одной работы мне было мало. Не хватало чего-то другого. Я поняла, что изменить это может только ребенок.

После второго замужества и быстрого развода я стала смотреть на мужчин более внимательно. И чем внимательнее я смотрела, тем меньше они мне нравились. Я не встречала ни одного, с кем бы я хотела завтракать, ужинать каждый день и растить общих детей. И, подумав, я решила родить ребенка от Андрюшкиного друга, хорошего, здорового, порядочного человека, скучного, правильного, бедного. Неженатого и мечтающего о семье. Пресного учителя физики, по совместительству работающего в какой-то фирме инженером-техником. Он не умел и не умеет чистить зубы, забывает об этом, плохо одевается, читает свежие газеты, задает нелепые вопросы. Зачем спрашивать, люблю ли я его. Нет, не люблю. Я долго думала и замуж за него выходить не стала. Очень мне это трудно было объяснить моему брату. А надо было — я не могла остаться совсем в одиночестве, лишь с двумя подружками, занятыми своими семьями, и с алиментами от физика. Андрюшка — мой лучший друг.

— Ты — самая подлая тетка из всех, кого я встречал, — сказал мне мой брат и не разговаривал со мной полгода.

У меня же теперь росли девочка Настя и мальчик Никита. От физика я умудрилась родить двойню. Физик приходил к нам сначала каждый день, когда дети были маленькие, потом устал, стал приходить реже. Потому что ночевать я его не оставляла, и раздражал он меня чрезвычайно, особенно своей схожестью с моими детьми. Его присутствие мешало мне их любить. Поэтому я решила ограничить его приходы субботами. В субботу у моих детей будет полная семья. Так я объявила и ему, и детям, и Андрюшке, который через полгода привык к своему новому состоянию — дядя двоих малышей, родных по крови, — и стал образцовым дядей, а мне опять — лучшим другом, критиком, советчиком, утешителем. Правда, утешать меня ему было не в чем.

Работала я теперь дома. Пробовала что-то писать для разных журналов, переводила худо-бедно с немецкого и даже с английского технические в основном статьи, советовалась иногда с физиком, давала ему возможность проявить себя. Сама вспомнила все английские слова, которые так плохо знала, приехав первый раз за границу. Что-то редактировала, корректировала, подтягивала чужих детей по русскому языку… Денег категорически не хватало. Но их не хватает всегда. Физик устроился в хорошую фирму, неожиданно стал получать больше, баловать детей, дарить мне дорогие и ненужные вещи, даже оплачивать нам летний отдых на далеких теплых морях.