Шрифт:
Если мы ждали гостей, то могли видеть их машину за четверть часа до того, как они приближались к усадьбе.
Вид за окном все время менялся. Когда долину заволакивал туман, нам было видно только крыши домов да церковную башню. Весной то тут, то там можно было наблюдать пятна тающего снега.
Летом лучи заходящего солнца долго играли в узкой долине, а тень, отбрасываемая церковью, напоминала рыцарскую крепость.
Вода в озерах никогда не была одного и того же оттенка; черные вороны слетались посмотреть за огненными закатами…
Габриэл полностью погрузился в свои мысли…
– Мы только что говорили… о том, что я больше никогда их не видел… Я хорошо помню первые годы… Я мог часами стоять на коленях на диване и смотреть в ночную тьму; подолгу смотрел в окно днем… И шептал: «А есть ли там кто-нибудь?» И не было мне ответа. Я всегда верил, что они там, и это было мне большим утешением.
Он медленно повернулся ко мне. И вздохнул. Грустно и тяжело.
10
За окном совсем стемнело. Мы отужинали, Асбьёрн выслушал короткий рассказ…
И мы приступили к легкому десертному вину. Габриэл рассказал о том, как сложилась жизнь разных представителей рода…
К этому повествованию я сейчас и приступлю, опуская мои комментарии и реплики Асбьёрна.
Все словно очутились в темноте. Стало тихо и спокойно; Тенгель Злой был побежден.
Для представителей Рода Людей Льда должны были настать радостные времена. Однако привыкнуть к новой жизни оказалось не так-то просто. И не только Габриэлю. Тяжелее всего пришлось, пожалуй, Мари. Мало того, что она потеряла свою дочь, Кристель, так еще и отказалась от участия в мероприятии, на котором они могли бы встретиться. С одной стороны, она ненавидела кровь Людей Льда, а с другой стороны, очень сожалела о том, что не повидалась с дочерью. Иногда она утверждала, что Кристель не было на этой встрече, а иногда выплескивала свою ненависть на своих родственников. Рыдая, она могла часами ходить взад-вперед. Горечь, ненависть и противоречия в душе женщины вылились, наконец, в кризис: на нее нашло полное затмение. Бедная женщина перестала узнавать кого бы то ни было. Она не только не узнавала мужа и детей, Мари не помнила кто она сама.
Пришлось положить ее в психиатрическую лечебницу. Там ей очень повезло с лечащим врачом. С помощью родных он вник в ситуацию. (Конечно, врачу было нелегко поверить в правдивость истории, но это подтвердили все родные и родственники, а прежде всего ее отец, Ветле. Врачу, естественно, рассказали только самое необходимое). Зная причину, врач смог дать рекомендации.
Он посоветовал Мари смириться с тем, что она принадлежит роду, обладающему особыми способностями. Поняв это, она будет почти здорова.
Обострение продолжалось несколько часов; помогли лекарства и душевные беседы…
Время постепенно залечивало рану, и уже через полгода Мари смогла вернуться домой. Муж Мари, Уле Йорген, взвалил на себя все заботы по дому; делал всю работу по хозяйству, работал в мастерской. Справляться с домашней работой помогали дети. Четверо детей быстро повзрослели. Марианна перестала бегать за мальчишками, стала спокойной и ответственной восемнадцатилетней девушкой. Сыновья работали в усадьбе. Со временем они перестали сетовать на то, что их не взяли на встречу на холме возле Линде-аллеи.
Мари медленно возвращалась к нормальной жизни. На ее лице все еще читались следы недавних страданий, а в голосе слышались мученические нотки.
И вот в один прекрасный день, а случилось это весной 1961 года, Мари купила несколько желтых нарциссов, чтобы положить их на могилу Кристель.
Уже подойдя к могиле, она увидела Уле Йоргена. Сначала Мари почувствовала раздражение, словно только она имела право приходить сюда. Ей было неприятно, что она вынуждена мириться с присутствием на могиле кого-то еще.
Внимательно приглядевшись, она увидела, насколько муж раздавлен горем. Плечи опущены, рука сжимает маленький букет полевых цветов. Стоя у могилы, Уле Йорген вытирал рукой слезы. Уле Йорген плачет? По Кристель?
Мари испытала упреки совести. Как она могла не заметить, где были ее глаза? И о чем только она думала?
Она что же, думала, что только она одна страдает? Разве думала когда о том, какое терпение и такт проявил Уле Йорген? И как она отблагодарила его за верность и поддержку? Он избегал говорить о Кристель, а она, занятая сама собой, считала, что ему безразлична судьба дочери. Ведь Мари сама виновата во всем. Все должны были видеть как она страдает. А Уле Йорген…
– Уле Йорген, – жалобно пискнула Мари, бросаясь навстречу мужу.
Он ответил ей растерянным и немного виноватым взглядом. Мари крепко обняла мужа и разрыдалась.
– Прости меня, прости, – рыдала она, спрятав лицо в его куртку. – Какая же я эгоистка! И спасибо тебе, спасибо за то, что ты есть, что ты терпел меня все эти годы! Только теперь я поняла, как тебе было нелегко, особенно в последние годы! Я даже предположить не могла, что ты можешь так глубоко скорбеть.