– Вот, черт! – сказала она, решив перейти к вербальным объяснениям, – Какая, на фиг, электронная почта? Минуту назад у тебя и в мыслях не было идти смотреть E-box!

– Что дальше? – спросил он.

– Ну… – неопределенно протянула Эрлкег, убрала ладони с его плеч.

– …Корвин, ты неправильно меня понял, – пояснила Ригдис.

– E-oe? – он улыбнулся, – Так-таки и неправильно?

– Да! Неправильно!

– Сядь, пожалуйста, – добавила Лирлав.

– Ладно, – Корвин вполне по-японски уселся на циновку.

– Вот, так гораздо лучше, – объявила Ригдис, – слушайте! Это дурацкая история из моей жизни в Торонто. У меня со школы был любимый писатель: Джек Лондон, и любимая книга: «Лунная Долина». Я была дура и нахваталась оттуда романтического бреда про то, какими чудесными могут быть отношения между женщиной и мужчиной. Надо только правильно выбрать мужчину, поймать его в свои невидимые сети, и всю последующую жизнь расчетливо управлять им. В книге все это рассказывает старая дама, играющая на гавайской гитаре – укулеле. И главная героиня, восприняв эту идею, преодолевает кое-какие трудности, перебирается из неопрятного, дефективного города на природу, к теплому океану, и там создает вместе с правильно выбранным мужчиной маленький рай среди сообщества натуралистических фермеров. Мужчина, конечно, сильный, нежный, тактичный, неглупый и верный. Укулеле всегда остается с главной героиней, как путеводная звездочка. Вот такая история.

Ригдис замолчала, ожидая реакции слушателей.

– А что? – сказала Лирлав, – Замечательный сюжет для английского романа 1900-го года. Конечно, в реальности таких мужчин не бывает, но это же литература.

– Слушай, Ригдис, – вкрадчиво спросила Эрлкег, – а не из-за этого ли романа ты пошла заниматься женским натуралистическим фридайвингом, и познакомилась с нами?

– Наверное, да… – Ригдис чуть пожала плечами, – Скорее всего, из-за этого. Ведь там, в романе, все лучшее происходит в натуралистической деревне у океана, я говорила.

– Вот и отлично! – Эрлкег потерла руки, – значит, Джек Лондон пошел тебе в прок!

– В прок, – согласилась Ригдис, – если не считать провала попытки правильно выбрать мужчину и поймать его в сети. Получилось хреново, и закончилось абортом в 16 лет.

– Не вороши старый мусор! – воскликнула Лирлав, порывисто обняв подругу, – У нас, знаешь ли, у всех было что-то такое, но мы это закопали и засеяли подсолнухами!

– Эй, девчонки! – Эрлкег похлопала их обеих по спинам, – Я с чего начала? Давайте учиться играть на укулеле, раз Ригдис ее купила! Найдем самоучитель в Интернет…

– Вообще-то, – негромко сказал Корвин, – я немного играю на укулеле, хотя, я не знаю, получится ли из меня инструктор. Возможно, Интернет – самоучитель, будет лучше.

– На фиг самоучитель! – объявила Эрлкег, – Лучше мы будем эксплуатировать нашего капитана! Я правильно говорю, девчонки? Ригдис, тащи сюда укулеле!

Ригдис издала дикий вопль, как самурай в атаке, затем метнулась в кабинет и уже через минуту принесла маленькую гавайскую гитару.

– Держи, Корвин! Если у тебя есть любимая песенка…

– Есть одна песенка, – сказал он, повертев гитару в руках, – простая песенка о жизни. Я последний раз спел ее после Новой Каледонии. Кажется, вечность назад. Как-то так…

Ia orana, ia orana, ia orana e te vahine Tahiti!

Aue, aue, te nehe nehe te vahine Tahiti.

Tiare, tiare, tiare, Moorea e

Aue, aue, te noa noa te tiare Moorea.

To fare niau e i Bora-Bora nui e

A here iau ia oe Bora-Bora e

Na te moana e ua reva tau tama iti e

A here iau ia oe tau tama iti e.

– …Вот, – заключил он, еще раз коснувшись струны.

– Я точно слышала эту песню! – заявила Лирлав.

– Вероятно, ты слышала, – сказал Корвин, – это часто поют на островах Социэте.

– А перевод? – спросила Ригдис.

– Перевод примерно такой: «Счастливо, женщина Таити, прекрасная женщина Таити, цветок Муреа, ароматный цветок Муреа. Из моего дома на Большом Бора-Бора, моего любимого места на Бора-Бора, будет день, когда через океан, я вернусь к тебе. Будет прекрасный день, когда я вернусь».

– Немного грустно, – заметила Ригдис.

– Немного грустно, – согласился он, – мы потеряли на Новой Каледонии 78 ребят, и еще немало раненых, которых эвакуировали, не считая. После боя было очень жарко, хотя, наверное, мне просто так казалось, а на самом деле, перед рассветом там относительно прохладно. Я еще сидел в кабине моего «Апельсиновоза», поскольку надо было сделать срочные звонки. Потом, когда я уже просто курил, подошел комдив Гремлин, постучал пальцем по фронтальному стеклу, и сказал: «ты родился под счастливой звездой». Там в плексигласе были две дырки от пуль из крупнокалиберной трещотки. Как они меня не зацепили – хрен знает. Потом поминали ребят. Пили какое-то вино из кружки. А кто-то нашел укулеле. Неудобно было петь в такой момент, но это традиция. Вот, мы вышли в море, бросили на волны белые цветы, и я спел. Такая грустная история…