Желания Элен

Зазвонил телефон. Чарльз Леффертс подскочил, словно кто-то ткнул его под ребра сосулькой.

Из-под простыни раздался голос — приглушенный, яростный:

— Не отвечай.

Он снял трубку.

— Да?

Отрывистый голос.

Он потянулся за окурком своей сигары.

— Кто это?

Под простыней вонзились острые ноготки ему в бедро, а затем отправились в неторопливое путешествие по его телу.

— Смерть от Тысячи Порезов, — голос под простыней звучал глухо.

Из трубки послышалось бормотание.

— Боб! — взревел он. — Боб Крэншоу, бог мой! Как дела?

Голова, обрамленная нимбом из густых светлых завитков, появилась из-под простыни. Два голубых, ничего не выражающих глаза уставились на него сквозь стекла очков в роговой оправе.

— Повесь трубку! — прорычала она.

Голос в телефонной трубке стал взволнованным.

Холодные пальцы безжалостно сжались. Его лицо исказила гримаса боли. Она стиснула его крепко.

— Не могу сейчас разговаривать, Боб, — судорожно выдохнул он, шаря вокруг в поисках зажигалки. — Послушай, старина, давай я позвоню тебе завтра, а там, может, встретимся. Боб, дружище…

Трубка проворчала что-то в ответ.

Он нашел зажигалку. Она не работала. Он потряс ее и попробовал зажечь еще раз. Маленький голубой огонек вспыхнул и тут же погас. Он аккуратно положил окурок сигары обратно в пепельницу.

— Слушай, Боб, — сказал он. — Завтра днем. Я позвоню тебе, старина.

Элен Майли перекатилась через него и подобралась поближе к трубке.

— Топай обратно в постель, белый мальчик, — произнесла она, растягивая слова, как это обычно делают негритянки.

Тишина в трубке была оглушительной.

— Ладненько, — быстро сказал он. — Я позвоню, Боб. Завтра. До скоренького, старина.

— Вот спасибо, — произнес он, повесив трубку и глядя на нее с упреком.

Она разжала пальцы, перекатилась на спину и уставилась в никуда.

— Это был Боб, — настаивал он. — Боб Крэншоу.

— Слушай, оставь эту чушь. Это была одна из твоих назойливых баб. Ты это знаешь, я это знаю, и Господь Бог это знает.

Он выпятил подбородок и посмотрел на нее строго. «Самый настоящий сопляк», — решила она.

— Впредь, — проворчал он, — я был бы очень признателен, если бы ты не манипулировала мною столь непочтительными образом, когда я разговариваю по телефону.

Она села прямо, откинувшись на спинку кровати и обхватив руками свои упругие груди.

— Стервозность, — сказала она тоскливо. — Господи, мне кажется, что я становлюсь стервозной бабой.

— О, моя прелесть, — простонал он. Потом обнял ее и дотронулся своим удивительно проворным языком до ее носа, ушей, розовых сосков и аккуратного пупка.

— Ты — негодяй… — выдохнула она.

Он выпрыгнул из кровати, подскочил к туалетному столику, уставился на себя в зеркало и начал деловито приглаживать свои волосы.

— Подъем! — завопил он. — Подъем. Все на картофельную гонку! note 1 Вставай! Быстрей!

Она холодно взглянула на него.

— Подъем это хорошо, — кивнула она. — Как раз то, что мне нужно.

— Я сделаю тебе чего-нибудь выпить, — с надеждой сказал он. — Я поставлю Луи Армстронга. Хочешь принять душ?

— Ох… может быть, я не встану, — мечтательно произнесла она. — Может быть, мне захочется устроить тебе веселую жизнь. Я буду лежать здесь, и попробуй меня отсюда вытащить. Может быть, даже поселюсь у тебя. Может быть, я начну сейчас визжать и орать, пока кто-нибудь из соседей не вызовет полицию. Или закачу истерику, выброшу все твои баночки со специями и разобью твои африканские маски. А может быть просто проглочу несколько таблеток снотворного и отрублюсь.

Он посмотрел на нее в ужасе и жалобно спросил:

— Но почему ты вдруг станешь выбрасывать мои специи?

— О, боже… — вздохнула она. — Где ты был, когда раздавали мозги? Не отвечай мне — я знаю. Ты стоял в очереди за своим инструментом.

— О, бекон и яйца, — пропел он. — Бекон и яйца, и тосты, и джем, и много-много кофе. Пойдем скорее жрать!

Затем она плакала, склонив голову, закрыв лицо руками. Ее плечи сотрясались. Она издавала громкие рыдания. Неожиданно она вспомнила о старом автомобиле своего деда. «А-у-у-га, — пел рожок. — А-у-у-га!»