Шрифт:
— Еще какой! — с воодушевлением вскинул на него глаза Сенчук.
И в ту же секунду трюм наполнился глухим, стремительно приближающимся гулом десятков матросских башмаков, и Прозоров, подняв пистолет, открыл беспорядочный огонь в безудержно накатывающуюся на него лавину матросских роб, оглушенный яростным победным воем врага…
В искаженных неукротимой ненавистью лицах этого решительного вала не было ни намека на замешательство или страх, и в дымном алеющем полумраке казалось, что на него устремлено полчище вырвавшихся из преисподней вурдалаков…
И, запоздало соглашаясь с доводами старпома, он жал и жал на спуск, слыша попутное хлопанье "Макарова" в руках Каменцева, с удивлением постигая, что отчего-то молчит автомат Забелина, а когда раму пистолета заклинил край второй опустевшей обоймы, полетел навзничь, опрокинутый натиском толпы, и уже на полу, изворачиваясь под ударами ног и рук, увидел пальцы поверженного рядом с ним кавторанга, вдавливающие кнопку на пульте…
И — полетел во тьму, ощутив напоследок взрыв, потрясший недра уже неразличимого трюма, застланного плавающей в глазах кровавой поволокой.
АУТОДАФЕ
Очнуться его заставила боль. Он сам стал болью — дребезжащей, вибрирующей, ломящей, острой, нудной, надсадной, и даже смутные первые мысли являлись частью этой боли–муки, выплеснувшейся словно бы в некое никуда из блаженного мрака забвения. А потом в эту боль плеснуло холодом воды, вылитой на него из ведра, и чей-то злорадный голос изрек:
— И этот очухался…
Разлепились глаза, хлынул свет, и в нем, золотисто и сирене–во дробящемся, возник долговязый матрос с озлобленным лицом.
Отставив в сторону порожнее ведро, матрос ухватил Каменцева за волосы и резко приподнял, уместив спиной к лееру. Связанные за спиной онемевшие руки едва почувствовали холод упершейся в них металлической стойки.
Невольно постанывая, Каменцев скосил глаза, увидев сидевших плечо к плечу рядом с ним Прозорова и Забелина — с изуродованными, вспухшими от побоев лицами в коросте застывшей крови.
Издалека донеслись деловитые крики:
— Еще минимум пять людей в трюм!
— Вода сошла?
— У пробоины еще по пояс! Пять людей, слышите, боцман!
Сознание постепенно прояснялось. Взрыв, пробоина… Значит, все напрасно, значит…
Превозмогая боль, встряхнул головой, оглядевшись наконец по сторонам. Он находился в юте, среди мелькания белых роб, безразлично снующих мимо него и избитых, связанных товарищей, а неподалеку, на шканцах, располагались Сенчук и Крохин.
Вид старпома, мечтательно глядевшего в спокойное зеркало океанской шири, устланной золотом полуденного солнца, отличала столь безмятежная отрешенность от всего происходящего, будто он находился в прогулочной лодочке, дрейфовавшей на каком-нибудь пригородном озерце средней российской полосы. Ему не хватало лишь удилища и панамы.
Вместо панамы на голове старпома красовалась фуражка с белым верхом и военно–морской кокардой. Одет он был, несмотря на жару, в просторную брезентовую робу, плотные темно–синие брюки и тяжелые ботинки на толстой подошве.
Составлявший ему компанию Крохин, в отличие от старшего товарища, был, напротив, взъерошен, взволнован, на потном лице его проступили, неровно чередуясь, красные и белые пятна, выдающие немалое смятение чувств и чудовищное напряжение вегетативной нервной системы.
— Привет, доктор, — констатировал Сенчук, равнодушно подмигнув Каменцеву. — Рад, что пришли в себя, а то мне померещилось, что вы отбыли, несмотря на мое заступничество, в светлые райские дали… Извините, что не приглашаю присесть рядом. Хотя в теории бы и мог… Вообще-то, — поведал, — на шканцах боевых кораблей нежат задницы лишь капитан и флагман. Но поскольку в случае кончины капитана его заменяет старпом, он же — ваш покорный слуга, не очень-то возвеличивающий над бытом разные там высокопарные формальности,.. Но, увы, сейчас у вас не тот статус, и меня превратно поймут.
— Выходит, вы все-таки… — промямлил Каменцев разбитыми губами, но закончить обличительную фразу ему не удалось: раздалась гортанная команда на арабском, видимо, языке, кучковавшиеся на юте матросы мигом рассыпались, образуя строй, и тут же под крылом кормового мостика появились Ассафар и второй помощник.
Сенчук с появлением начальства с места не двинулся, более того — удержал судорожно привставшего со шканцев Крохина, не без опаски озиравшего возникшую поодаль грозную матросскую шеренгу.
Почтения к официальному построению не выказали и хозяева пришвартовавшейся яхты, сидевшие на низких складных стульчиках у платформы шпиля — с банками пива в руках и с дымящимися сигарами.
У ног толстяка с физиономией киношного гангстера стоял пластиковый кейс–холодильник, содержавший, вероятно, прохладительный алкогольный напиток.
Каменцев посмотрел на Ассафара. Лицо его, с заострившимися чеканно чертами, светилось угрюмой решимостью, сузились пылающие яростью глаза, нервно кривился тонкий бескровный рот.