Шрифт:
Брехта уже не было в живых. Я долго молчала, не знала что ответить. Потом виновато промямлила: у меня ведь нет своего театра, как у вас“. Но ведь геноссе Завадский обещал Брехту, что он поставит „Кураж“. Я сказала, что у геноссе Завадского плохая память.
Мне на приеме в его честь Брехт сказал, что видел меня в спектакле „Шторм“ и тогда понял, что в театре есть актриса для „Кураж“. Мне добрые люди советовали эту беседу и письмо Брехта опубликовать в театральной газете, но я не из умелых и деловых, а письмо куда-то сунула. Вот так!»
Шел восьмидесятый год ее жизни.
Центральное телевидение готовило передачу к юбилею Раневской и попросило Фаину Георгиевну помочь в определении отрывков из ее фильмов.
Она написала:
«Обязательно:
1) „Шторм“ полностью,
2) фильм „Первый посетитель“: дама с собачкой на руках,
3) „Дума про казака Голоту“,
4) „Таперша“ Пархоменко,
5) „Слон и веревочка“,
6) „Подкидыш“: „труба“ и „газировка“,
7) „Мечта“: тюрьма и с Адой Войцик,
8) „Матросов“ или „Небесный тихоход“,
9) Фрау Вурст — „У них есть Родина“,
10) „Весна“,
11) Гадалка — „Карты не врут“,
12) „Свадьба“: „приданое пустяшное“,
13) „Человек в футляре“: „рояль“,
14) „Драма“,
15) „Золушка“:
1) сцена, где она бранит мужа за то, что он ничего не выпросил у короля,
2) сцена примерки перьев,
3) отъезд „познай самое себя“.»
Позже — после 27 августа, своего 80-летия, — Раневская горько добавила наискосок списка:
«Сцены по просьбе телевидения. Показ сцен не состоялся. Забывчивое оно, это телевидение.
Все было в фонотеке, была пленка, пропавшая на телевидении. Ко дню моего 80-тилетия нечего показать! Мерзко!»
Зачем ее огорчили? Могли бы хоть что-то ей объяснить — ведь к 100-летию эту пленку показали по ТВ, она есть — там почти все, отмеченное Раневской.
Ия Сергеевна Саввина вспоминала:
«Я не помню, чтобы Раневская что-нибудь для себя просила, искала какую-либо выгоду. При этом у нее было обостренное чувство благодарности за внимание к ней. В связи с 80-летием ее наградили орденом Ленина, и мы, несколько человек, приехали с цветами поздравить Фаину Георгиевну (постановление опубликовано еще не было, только в театр сообщили, и Раневская ничего не знала). Реакция ее была неожиданной; мы привыкли к ее юмору — даже болея, шутила над собой. А тут вдруг — заплакала. И стала нам еще дороже, потому что отбросила завесу юмора, которым прикрывала одиночество».
Плятт в этот вечер подарил стихи:
Вечером 14-го апреля 1976 года, в честь награждения Ф. Г. Раневской орденом Ленина
ЗРИТЕЛЯМ
Я вам признаться не боюся: Когда женился я на Люси, Меня лишь чувства волновали, — Приданого за ней не дали… С тех пор прошло уже полвека. И нет счастливей человека, Чем я сегодня: мне дана Орденоносная жена! Купер Плятт.Ростислав Янович часто подписывался именем своего персонажа из спектакля «Дальше — тишина».
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил: «Муля! Не нервируй меня!» — «Леонид Ильич, — обиженно сказала Раневская, — так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы». Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь: «Простите, но я вас очень люблю».
Раневскую любил не один Брежнев. Ее благодарными почитателями и давними друзьями были Виктор Некрасов и Аркадий Райкин, Петр Капица и Святослав Рихтер, Сергей Лемешев и Самуил Маршак, Верико Анджапаридзе и Татьяна Пельтцер.
«Милый, дорогой Виктор Платонович, — писала Раневская еще в Киев Виктору Некрасову, — не могу писать писем, а потому послала телеграмму. Боюсь, что вы ее не получили. Телефонистка-кретинка уверяла, что Крещатик — фамилия. Я орала в трубку: Катя, Роман, Елена, Щорс… Телефонистка спросила, что это — щорс?
Нестерпимо грустно. Очень хочется с Вами увидеться.
Браню себя, даже ненавижу себя за то, что болтала всякую ерунду (хотела произвести впечатление) и не давала Вам говорить — Вашу книжку читала с восторгом, с восхищением и чувством черной зависти…»