Ротмистр еще раз потер переносицу и, попрощавшись, заторопился куда-то, по своим делам. А модник широким шагом двинулся дальше вдоль строящегося цеха. Так быстро, что просто не мог заметить странных, оценивающих взглядов, которыми обменялись двое рабочих у него за спиной.

По виду обычные работяги, разве что наемные, а не мобилизованные – именно так на стройке Магнитогорска было принято называть заключенных, – эта пара не привлекала ничьего особого внимания. Один из них методично закручивал громадные болты сборных конструкций, второй что-то подправлял в паровике грузоподъемного механизма. Вокруг возились и суетились другие рабочие, занятые каждый своим делом, покрикивали десятники, надсаживались, перекрывая шум стройки, мастера. Тот, что крутил болты, неожиданно густо выматерился: сорвавшийся ключ чувствительно съездил рабочему по ноге…

Над строительством разнеслись размеренные удары колокола, и тут же завопили мастера и десятники:

– Шабаш! Шабаш! Обед! Обед!

Точно из-под земли, вынырнули откуда-то конвойные с карабинами наперевес, окружили мобилизованных, выстроили в колонну и погнали всю ораву туда, где вдалеке дымились и исходили паром огромные артельные котлы. Вольные разбредались группками или поодиночке, тащили припасенные узелки с нехитрой домашней снедью. Некоторые направились к низкому одноэтажному бараку, на крыше которого стояли огромные, сколоченные из досок буквы «Столовая».

Двое рабочих уселись рядышком, развернули узелки, доставая свои припасы. Один из них, крепкий мужик лет сорока с дочерна загоревшим обветренным лицом, протянул второму вареное яйцо:

– Спробуй-ка…

Тот, тоже крепыш, но помоложе, взял яйцо, быстро очистил, надкусил и чуть покривился.

– Аль не свежее?

– Нет, хорошее. Боже мой, чего бы я сейчас не отдал за нормальное яйцо, приготовленное… – Он замялся, словно подыскивая слово, и неожиданно закончил шепотом: – Soft-boiled.

Загорелый посмотрел на своего визави неодобрительно. Затем придвинулся и зашептал:

– Послушайте, лейтенант. Ведь вас, кажется, предупреждали: ни при каких обстоятельствах не говорить на родном языке!

– Прошу прощения, я просто забыл это проклятое слово… Больше этого не повторится.

– Очень надеюсь. А вы хорошо рассмотрели прошедшего мимо нас инженера? Запомните: это сам Горегляд, изобретатель «Единорога». Даю вам три дня на подготовку. После исполнения немедленно уходите.

– Слушаюсь…

Сразу после завтрака ко мне явился Димыч. Не как представитель крупного капитала, а как вполне себе гражданский чиновник, их сиятельство граф Рукавишников, член Госсовета, глава Департамента промышленности, наук и торговли. И с порога спустил на меня собак.

– Здорово, твое величество! Я больше не могу работать в таких условиях! Где, блин, обещанные моему департаменту полномочия? Почему я до сих пор не имею права нагибать министерских? В патентном бюро – бардак, сотрудники – идиоты. Воротилы отечественного бизнеса – поголовно ворье. Ну, или через одного. Я бы их вывел в поле, поставил лицом к щербатой кирпичной стенке и пустил бы пулю в лоб! Блин, если те товарно-денежные отношения, что сложились у нас в стране, вообще можно назвать бизнесом! Да я сейчас «лихие девяностые» со слезами умиления вспоминаю! Там хоть по понятиям разбирались, а тут – ни законов, ни понятий! Я в таких условиях ни за что не отвечаю! Понял? Пока ты мне в стране порядок не наведешь!

На этой ноте я прервал своего друга:

– Твою мать, Димыч! Иди ты на хер! Ты все равно отвечаешь за все! Хочешь – расстреливай сотрудников, хочешь – вешай! Мне пофиг! Но чтобы дело делалось! Причем хорошо и в срок! Гениев я тебе не рожу – работай с теми, кто есть! И полномочий я тебе отсыпал выше головы, запрет только на массовые казни. А вот если ты не знаешь, как ими распоряжаться, – это сугубо твои проблемы! Включи, блин, мозги, если они не отсохли! А будете меня доставать – пошлю всех и уеду. В отпуск. На море. Доступно изложил или требуется перевод?

Димыч ошарашенно смотрит на меня, а затем начинает тихо хихикать. Постепенно он смеется все громче и все заразительнее. Я не выдерживаю и подключаюсь к нему. Минуты две мы хохочем, как два идиота. Наконец отсмеявшись, он спрашивает:

– Величество, а какое сегодня число, ты не помнишь?

– Ну… – Я лихорадочно соображаю, какой сегодня день нагадал мне календарь…

– Понятно… – Димка сокрушенно качает головой. – Совсем заработался, да? Если че, то сегодня первое. Апреля, месяца…

Блин! Разыграл меня! Вот собака… Ну-ну… Я тебе тоже устрою похохотать…

Тем временем Димка быстро докладывает мне о ходе ревизии в патентном бюро и пробирной палате. Я подбрасываю ему пару советов, он обещает подумать. А вот я, кажется, уже подумал. И придумал…

– Слушай, Димыч. А ты когда последний раз в театре был?

Рукавишников озадаченно чешет в затылке и сообщает, что со времен достопамятного бритья [161] он в театре и не был. Все как-то не успевал…