– Продолжай.

– Однако, – я ни разу не видел Бармина таким серьезным, совсем другое лицо, – Белов не знает, насколько плохи наши дела. Он должен об этом узнать, и тогда он сам, без наших подсказок, решит, имеет ли право на риск!

– Узнать – о чем? – спросил затуманившись Семёнов, хотя мог бы об этом не спрашивать.

– О том, что на станции есть… человек, нуждающийся в срочной эвакуации!

– Кого ты имеешь в виду, Саша? – спокойно спросил Гаранин. – Если меня, то зря. Мне уже значительно лучше.

– У меня осталось шесть ампул пенициллина, Андрей Иваныч! – горячо возразил Бармин. – У меня нет рентгеновского аппарата, даже горчичники, обыкновенные горчичники на исходе. Я не умею хроническое воспаление легких лечить заклинаниями!

– Ну и наговорил ты, Саша. – Гаранин укоризненно улыбнулся. – Мой кашель вот-вот пройдет, уверяю тебя.

– Настаиваю – и категорически – на срочной эвакуации. – Бармин бросил на Семёнова красноречивый взгляд. Что ж, доктор сыграл в открытую, если и такой козырь будет побит, то других уже больше не будет. Семёнов заметно побледнел и отвел глаза. Не хотел бы я в этот момент оказаться в его шкуре!

– Так на Молодежной ведь есть еще две «Аннушки»!– спохватился Скориков. – Они-то могут подстраховать Белова, Николаич!

Семёнов покачал головой.

– На полторы тысячи километров без промежуточных баз «Аннушки» не полетят, Димдимыч…

– Знаете что, Андрей Иваныч, – с жаром выпалил Веня. – Мы вас понимаем, а вы нас поймите. Давайте голосовать!

– Ну и фрукт, – ухмыльнулся Дугин, – будто только-только вылупился из яйца. Ты еще жребий на спичках предложил бы!

– Давай, давай, – поощрил Веня, – зарабатывай характеристику: «Начальству предан, любит зимовать по два года подряд!»

– Вот люди, – вздохнул Горемыкин, – тут такое дело, а они лаются…

– Док правильно изложил, – подал голос Скориков, – на обратном пути в самолете и мы будем…

– Чтобы он состоялся, этот обратный путь, нужно еще благополучно до нас долететь, – напомнил Гаранин. – Но против голосования, Сергей, я бы не возражал.

– Новгородское вече? – усмехнулся Семёнов.

Мне показалось, однако, что в глубине души он рад этому нежданно подвернувшемуся шансу. Наша взаимная неприязнь не мешает мне быть по возможности объективным, и я уверен, что тревога за судьбу летчиков терзала его и до напоминания Гаранина. Но бьюсь об заклад, что у Семёнова язык бы не повернулся приговорить тяжело больного друга – а Гаранин, как мы знали, был для Семёнова больше, чем просто друг, – ко второй зимовке. Но теперь он был связан по рукам и ногам, ибо что-что, а полярную этику Семёнов чтил и соблюдал педантично и свято. Щепетильная ситуация, интересно, как он из нее вывернется.

– А почему бы и нет? – с вызовом спросил я. – В Древнем Новгороде, кстати говоря, глас народа был воистину гласом божьим. Новгородцы даже могли сменить князя, если он, как вы любите выражаться, вылезал из оглобель.

– «Черная метка», как в «Острове сокровищ», – и дуй на все четыре стороны! – развеселился Веня, вдохновленный поддержкой своего предложения.

– Что ж, будем голосовать, – согласился Семёнов. – Все высказались? Начнем по часовой стрелке.

– Младшенькая у меня… – как бы думая вслух, пробормотал Нетудыхата.

– «Младшенькая, младшенькая…» – передразнил его Дугин, – Затараторил, как попугай!

– А ты не перебивай, дай человеку сказать! – сердито пискнул Горемыкин, и опять никто не улыбнулся, хотя забавное несоответствие между грузной фигурой и фальцетом повара обычно нас веселило.

Наступила тишина. Я быстро прикинул шансы: скорее всего пять на пять, все решит один голос. Моя догадка – голос Нетудыхаты! Эх, будь я гипнотизер! Ваня, дружище, думай о младшенькой и больше ни о чем, слышишь меня?

Семёнов положил перед собой блокнот и карандаш.

– Приступим. Гаранин?

– Зимовка.

– Присоединяюсь. Бармин?

– Самолет!

– Дугин?

– Конечно, зимовка, Николаич.

– Пухов?

– Я… понимаете… Мне нужно вернуться домой! Обязательно, очень нужно…

– Да рожай уж, – насмешливо процедил Дугин.

– А вы не грубите, – оборвал его Гаранин. – Пухов вам почти что в отцы годится.

– Я за эвакуацию но воздуху! – торжественно сказал Пухов и вытер вспотевшую лысину.

– Хорошо. – Семёнов сделал пометку. – Томилин?

– С тобой, Николаич…

– Филатов?

– Я уже сказал, – буркнул Веня.

– Определеннее!

– Самолет.

– Горемыкин?

Горемыкин развел руками.

– Прикинул я здесь, голодать не будем. Зиманем, что ли?

– Нетудыхата?

– Дак я что? – Нетудыхата покосился на Пухова и Веню, виновато крякнул. – Конечно, младшенькая у школу идет и все такое, так раз надо… Прозимуем, Николаич, я ж понимаю…

– Скориков?

– Самолет.