– Ничего, недурно; я ел лососину, а на второе заказал себе венский шницель.

– А я себе спрошу тарелку супа, шашлык с рисом, побольше только риса, и полбутылки кахетинского красного, которое я у вас тут же пивал, – сказал Мустафетов официанту.

Смирнин смотрел на него с завистью и думал: «Вот этого человека я никак не разберу: всегда в экипажах, всегда с красавицами в ложах, на скачках, всегда с туго набитым бумажником; в компании может тысячу рублей выкинуть за каприз, а в одиночку сплошь да рядом рублевым обедом довольствуется; одевается у лучших портных, вещи носит все настоящие, дорогие, а между тем чувствует мое сердце, что он – плут. Хоть бы научил меня, право, своему искусству!»

Мустафетов, заказав себе обед, обернулся к Смирнину и спросил его в упор:

– Как дела в вашем банке «Валюта»?

– Вот если бы вы спросили, как мои личные дела, то это было бы понятно, – поправил его Иван Павлович, – а то дела банка «Валюта»! Да там все новые кладовые строят: места для вкладов в старых не хватает.

– А еще говорят, что в России денег нет и достать их негде! – с пренебрежением проговорил на это Мустафетов.

– Достать действительно мудрено.

– А вам хотелось бы?

– Понятно, хотелось бы!

– Дело легче, чем вы думаете, Иван Павлович; только не стоит из-за пустяков мараться: надо полмильончика раздобыть и поделить между собой.

Смирнин выпятил глаза, а Мустафетов спокойно вытер ложку салфеткою и налил себе из мисочки в тарелку суп, после чего самым безмятежным образом стал есть.

Он ел свой горячий суп и молчал, чем приводил в немалое смущение Смирнина, даже испугавшегося от мысли раздобыть полмильончика. Наконец Иван Павлович решился спросить:

– Вы что же, пошутили?

– Нет, – спокойно ответил Назар Назарович, – я очень серьезно и давно подумываю о вас. Только здесь не время и не место распространяться об этом. – Он вздохнул, поглядел в окно на оживленное движение Невского проспекта и сказал как ни в чем не бывало: – Хорошая пора наступает: весна идет, все оживает, пробуждается. Даже и в Петербурге выдаются хорошенькие деньки, хотя у нас здесь это непрочно. Поэтому-то вот всякий, кто может, покончив счеты с зимним сезоном, спешит на юг России, в благодатный Крым, или за границу ловить настоящую весну.

Смирнин на это лишь скорбно заметил:

– А я еще никогда нигде не был, кроме Петербурга и Москвы.

– Неужели? – удивился Мустафетов. – Впрочем, ведь и я еще не бывал за границей. Да меня и не тянет: я люблю Россию, почти не знаю иностранных языков… Ну, а вот вы-то с вашим образованием!..

– Я не только нигде не был, но мне и вообще навряд ли суждено когда-либо дождаться в жизни счастья.

– Почему?

– Да средств своих нет никаких; добрые родители сами догадались все прожить и в долгах умереть, а с неба денежки не валятся… Наследства в виду тоже не имеется.

Мустафетов вперил взор в лицо собеседника, точно изучая его черты, и, видимо, обдумывал свое. Но ему подали шашлык с рисом, и он обратил все внимание на второе блюдо своего несложного обеда. Так же, как и с супом, он обходился и с этим спокойно и, лишь когда все доел, проговорил:

– Да, действительно, с неба капиталы к вам на колена не свалятся. Но если вы сами твердо знаете это и все-таки продолжаете желать очень больших денег, то нельзя же тратить время попусту, сидеть сложа руки и только охать да вздыхать. Это ведь получается по системе перезрелой девицы, ожидающей суженого.

Смирнин кисленько улыбнулся и прежним удрученным голосом спросил:

– Но что же делать прикажете?

Армянин помолчал и неожиданно спросил:

– Скажите, пожалуйста, Иван Павлович, какую должность занимаете вы в банке «Валюта»?

– Помощника бухгалтера.

– Так-с, так-с! Помню, вы уже раз говорили это мне. И, если не ошибаюсь, вы состоите одним из помощников бухгалтера в отделении приема вкладов на хранение?

– Совершенно верно, Назар Назарович!

– Вы рассказывали, что на вашей обязанности лежит записывание приносимых вкладов в особую квитанционную книгу. Так ведь? Ваши занятия в этом отношении не изменились еще?

– Все так, все по-прежнему.

– Что ж, это отлично!

– Почему же отлично? По-моему, тоска убийственная и досада вечная от перечня чужих богатств!

– А что же, разве большие богатства через ваши руки проходят?

– Бывают огромные! Сотни тысяч, случается, по одной квитанции вносятся одним лицом.

– Почему же вы говорите это таким удрученным голосом? – с иронической усмешкой спросил Мустафетов. – Мне кажется, чем больше сумма отдельной квитанции, тем лучше.

– Да, лучше для вкладчика, но мне-то какая от этого польза или какое удовольствие? Одно только подтверждается – собственное бессилие рядом с этим правом на все житейские радости.