— Вот где стройся, отец, — говорил он, — здесь тебе много спокойнее будет. Сохрани господи, пожар случится, в селе все твое добро сгорит, чего доброго, а здесь, в овраге, ты будешь один: возле тебя никаких соседей не будет, только один батюшка, у которого домик покрыт не соломой, а жестью, да сельская школа, тоже крытая жестью.

Иван Лопатин подумал, подумал и наконец пришел к тому убеждению, что место, указанное сыном, действительно, будет много безопаснее. Там он и построился, там и проживал в настоящее время Александр Иванов Лопатин.

Насколько Александр Лопатин почувствовал с малых лет страстную охоту к кузнечному и слесарному делу, настолько брат его Алексей питал к нему какое-то отвращение. Александра, бывало, хлебом не корми, а заставь только раздувать кузнечные мехи, а Алексей, напротив, чуть не бегал кузницы. Александр, бывало, не налюбуется вылетавшими из-под молота огненными искрами, не наглядится на синеватый огонек, мигавший в бездействовавшем кузнечном горне, а у Алексея от этого горна почему-то всегда разбаливалась голова. Отец и ласками, и побоями старался приохотить Алешку к кузнечному делу, но Алешка только молчал и не хотел даже дотронуться ни до кузнечных мехов, ни до молота. Бился, бился с ним отец, наконец плюнул, махнул рукой и отдал его в сельскую школу.

«Может быть, грамоте научится, — ворчал отец, не придававший особенного значения грамоте и чуть не с презрением смотревший на бегавших по улице ребятишек с книжками в руках. — Вишь шатаются! — ворчал он, поглядывая на них из своей кузницы. — Отец-ат хворый на печке лежит, а он бегает… хоть бы кормецу скотинке подвез, за водой сбегал, а он в школу».

Не особенно любовно относился Алексей и к деревне. Сашок любил свою деревню, свое родное Вырыпаево, любил свою реку, красиво извивавшуюся по живописным берегам, любил сидеть над этою рекой с удочками в руках, бродить по родным полям и лугам, словом, любил свое село и занесенное сугробами снега, и разукрашенное весенней зеленью и цветами. Алексей же все мечтал о городе. В городе он никогда не бывал, зато, отыскав в азбуке рисунок города с его церквами и большими домами, не мог досыта налюбоваться этою картинкой. Поступив в школу, Алешка принялся за дело, и насколько огорчал отца, будучи в кузнице, настолько начал радовать его, поступивши в школу. Алешка оказался мальчуганом способным, прилежным и сразу же завоевал в школе первое место. Учитель, бывало, не нарадуется, глядя на успехи Алешки Лопатина, а когда приехал в вырыпаевское училище инспектор народных школ, доложил ему об Алешке, как о наиспособнейшем ученике. И действительно, Алешка кончил курс в школе отлично; получил отличный аттестат и сверх того какую-то награду. Отец, присутствовавший на экзамене, производившемся самим инспектором, был в восторге, слушая бойкие ответы сына и замечая на лице инспектора удовольствие.

— Молодец, Алеша, молодец, — говорил инспектор, поглаживая его по голове, — молодец… Учись, брат, учись, а вырастешь — будешь кормильцем семьи своей. — И, обратясь затем к учителю, спросил: — Семья-то большая у него?

Но, узнав от учителя, что в школе находится отец Лопатина, подозвал его к себе.

— Ну, поздравляю, — проговорил инспектор, обращаясь к нему. — Ваш сын выказал замечательные успехи и мальчик, оказывается, очень способный. Советую от души отдать его в гимназию.

Отец даже испугался. Заметив этот испуг, инспектор прибавил:

— Положим, все это будет недешево стоить; но зато со временем ваш сын будет иметь полную возможность с избытком возвратить вам все потраченное на его образование.

Отец стоял перед инспектором и только отвешивал ему поклоны.

— Ежели надумаете, — продолжал инспектор, — то приезжайте ко мне в город, я напишу вам письмо к директору гимназии и заранее уверен, что сын ваш будет принят и отлично кончит курс.

Этим, однако, инспектор не удовлетворился, а, напившись чаю, зашел перед отъездом к Лопатину. Там он опять повторил свой совет в присутствии всей семьи; объяснил отцу, какие именно требуются при поступлении в гимназию документы, какая именно взимается плата за обучение и в конце концов попросил даже сопровождавшего его учителя написать отцу прошение; затем еще раз посоветовал не ограничиваться одной школой, распростился с семьей Лопатина, погладил Алешу по головке и уехал.

Нечего говорить, что советы инспектора и его посещение взбудоражили всю семью Лопатина, а в особенности мать Алешки.

— Известно, — говорила она, — надо отдать Алешку в ученье: может, и в самом деле кормильцем нашим будет… Хорошо, ты здоров пока, — продолжала она, — а упаси бог, случится чего, — ведь Сашке-то всего пятнадцать лет. Нешто ему под силу такую семью прокормить?

— Знаю, все знаю, — говорил отец, — да откуда денег-то взять? Шутка ли, за одно обучение пятьдесят рублей в год… Обуть, одеть надоть, квартирку нанять… А у нас с тобой чего есть? В одном кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи.

Но тут вступился даже Сашок.

— Эка важность, что дорого, — храбрился он, — сейчас только еще весна начинается, до осени далеко еще; поди, за лето заработаем чего-нибудь. Сложа руки сидеть не будем. Скопим к осени деньжонок и отвезем Алешку в город. Только и всего.

Отец только помалчивал, но Алешка, видимо, засел у него в голове. Весь этот день он даже не подходил к своей наковальне, не заставлял Сашку раздувать мехи, а целый день где-то пробродил. Побывал он у батюшки, который тоже поддержал совет инспектора, просидел целый вечер у школьного учителя, а на следующий день, едва рассветало, надел на себя новую поддевку, сшитую к пасхе, новые сапоги, новый картуз и отправился вместе с Сашком в одну соседнюю, весьма богатую экономию. Все это кончилось тем, что отец Лопатиных взял в экономии какую-то очень большую работу. Проработал он там с Сашком все лето, заработал порядочную сумму денег, а осенью (заручившись письмом к директору) повез Алешку в город и определил в гимназию.

Первые четыре года пребывания Алешки в гимназии были положительно непосильными Лопатину: и он, и Сашок работали неустанно и брались за всякую работу. Летом они занимались разной кузнечной работой, покрывали железом дома, церкви, хлебные амбары, красили их, чинили всевозможных систем молотилки, жнейки, веялки, а осенью нанимались молотить хлеб. У них была собственная своя молотилка, которую купили они по случаю за недорогую цену. С этой-то молотилкой они разъезжали по соседним экономиям, нанимали от себя рабочих, потребное количество лошадей и обмолачивали хлеб. Но и этого не хватало иногда. Приходилось прибегать к займам. Следовало бы заняться и ремонтом домика, который приходил в ветхость; но об этом, по безденежью, нечего было и мечтать: поневоле приходилось откладывать до более благоприятного времени.