Прощаясь с Митрофаном Павловичем, я спросил:

— Когда же в Побочную?

— Да послезавтраго на ночь.

— У вас товарищ есть?

— Целая Компания: брат, Хохловский Василий Назарыч, Имсен Василий Васильевич, Богданов Алексей Петрович…

— Жаль, а то бы вместе поехали…

— А вы приедете?

— Непременно.

— Места отличные, приезжайте…

На следующее утро зашел я в редакцию — редактора еще не было.

— А что, Кондратий Кузьмич здесь? — спросил я конторщика.

— Здесь, — отвечал он, улыбаясь.

— Вы что же улыбаетесь-то?

— Я ничего-с…

Я прошел в типографию, там кипела обычная деятельность. Чумазый народ в синих блузах с выпачканными краской носами суетились и работали на славу. Слышалось пощелкиванье, постукиванье… Пахло скипидаром и сажей. «Забирай бабашками!» — раздавалось в одном углу, «разбей на шпации!» — слышалось в другом. «Как прикажете набирать вот это?» — спрашивал кто-то тоненьким фальцетом. «Известно как! — раздался хриплый голос- Жирной терцией, а то так гробе-цицером!»

Мой Кондратий Кузьмич стоял перед реалом, в левой руке у него была верстатка, правая бегала по кассе, между тем как взор его был приковав к рукописи, воткнутой в тенакль.

— Вы что же это? — спросил я, подойдя к нему. Кондратий Кузьмич быстро оглянулся и, вытаращив глаза, посмотрел на меня удивленно.

— Что такое-с? — спросил он, как-то особенно часто замигав веками.

— Вы куда же это вчера провалились-то?

— Как провалился-с?

— Ну, пропали…

— Я не пропадал никуда-с… Напротив, я целый день вас искал-с…

— И на сапинских дачах были?

— Был-с! Часа два поджидал-с…

И вдруг переменив тон, спросил скороговоркой:

— Убили-с?

— А вы?

— Одного подшиб-с!

Я посмотрел на Кондратия Кузьмича.

— Как же это так, — проговорил я, — были вы на охоте, подшибли кого-то, на сапинских дачах поджидали, и в то же время Митрофан Павлович видел вас на Немецкой улице!

Кондратий Кузьмич вдруг весь вспыхнул, словно его фуксином окатили, суетливо ощупал галстук, сделал жалкие глаза, склонил голову набок, приподнял плечи и едва слышно проговорил:

— Не поверите ли!.. Мозоли так разболелись, что даже ходить невозможно было-с…

— А где сумка?

Кондратий Кузьмич нагнулся и вытащил из-под реала мою сумку… Она была пуста.

По типографии пронесся хохот.

— Накладчик, подавай! — крикнул машинист. Отпечатанные листы полетели, и стены типографии наполнились благородным гулом благороднейшей машины…

1909 [3]