— Теперь, может быть, и познакомитесь, — сказала Полинька.

— Нет, теперь на это еще меньше надежды, чем прежде. Папенька дяди не принял. Я его понимаю, — продолжала Марта с живостью. — Дела наши нехороши: нам, кажется, грозит потеря если не всего состояния, то большей части его; при таких обстоятельствах участие людей, даже самых близких, не может быть приятно, а уж таких, с которыми находишься во враждебном отношении, должно быть нестерпимо. Я, например, была бы в отчаянии, если бы меня стали жалеть Фреденборги. Дядя, может быть, приезжал и с добрыми намерениями, но он сделал это некстати и не вовремя. — Она помолчала с минуту, а затем продолжала вполголоса и задумчиво: — Мне кажется, нам грозят не одни только денежные потери, а еще что-то, более неприятное.

Полиньке вспомнились бредни мадемуазель Лекаж про жандармов и Сибирь, и она вздрогнула. Что, если это не бредни, если действительно Воротынцев причастен к какому-нибудь из тех страшных дел, о которых опасно говорить даже шепотом и с самыми близкими людьми?

А Марта между тем продолжала свои излияния:

— Что именно грозит нам, я не знаю и даже представить себе не могу, но вижу, что папенька очень страдает. Из-за денег он так не мучился бы. Из-за денег и дяденька Сергей Владимирович не приезжал бы к нам. — Она глубоко вздохнула. — Мне очень тяжело, моя душенька. Точно камень давит грудь.

— Позвольте мне при вас остаться, милая Марфа Александровна, — проговорила с чувством Полинька.

Ей было и жутко, и сладко в одно и то же время при произнесении этих слов; точно в черную бездонную бездну какую-то она бросалась с закрытыми глазами. Но ее неотразимо притягивала к себе эта таинственная бездна, и она чувствовала, что будет в отчаянии, если отклонят ее предложение.

Марта же, погруженная в свои размышления, ничего этого не замечала и, крепко пожав ее руку, продолжала вслух высказывать мысли, приходившие ей на ум.

— Что особенно прискорбно, — это то, что папенька не хочет быть со мною откровенным. А между тем я вижу, что он меня жалеет и боится за меня. Он иногда так на меня смотрит, с такой тоской, что я ухожу прочь, чтобы не поддаться искушению, не приставать к нему с расспросами. Но всего больше меня беспокоит перемена в его характере: он ко всему стал равнодушен. Сегодня за обедом перед ним стояла почти пустая бутылка, он этого и не заметил. С детьми забывает здороваться, маменька его о чем-то спросила вчера, он не ответил. Ни на кого не гневается. О, вы его раньше не знали и судить о нем не можете! — прервала она восклицание, сорвавшееся с губ Полиньки. — Он был совсем другой до нынешней весны, до тех пор, пока у нас не случилось этого несчастья с Хонькой.

Марта уже раньше, но вскользь и без всяких комментариев рассказала своей приятельнице про эпизод с письмом, кончившийся самоубийством девочки.

— Неужели до сих пор неизвестно, кто подбросил это письмо? — спросила Полинька.

— Да я же ведь вам рассказывала: папенька запретил разузнавать об этом. В этом письме, должно быть, сообщалось какое-нибудь ужасное известие. Оно произвело на него страшное впечатление. С тех пор наша жизнь совсем изменилась; по желанию папеньки, мы разошлись почти со всеми своими знакомыми; нас теперь никуда и не приглашают. Про Фреденборгов, к которым так благоволил, он теперь слышать не может.

— Сюда идут, — прервала ее Полинька, прислушиваясь к шуршанью шелковой юбки на лестнице.

— Это маменька, — объявила Марта. — Она тоже, бедная, начинает догадываться, что у нас неблагополучно в доме, и места себе не находит. Теперь она каждый день ко мне заходит и все спрашивает, не знаю ли я, почему папенька такой мрачный.

Обе девушки поднялись с места при появлении Марьи Леонтьевны. Увидав девицу Ожогину, та в нерешительности остановилась на пороге.

— Ты не одна? — сказала она вполголоса дочери, пригибаясь к ней в то время, когда та целовала ее руку.

— Это — Полинька, — ответила Марта. — Вы знаете, мадемуазель Лекаж уехала и не вернется к нам больше, — поспешила она прибавить, придвигая большое кресло.

Марья Леонтьевна, ответив кивком на почтительный реверанс Полиньки, опустилась в него и ответила:

— Я знаю… Александр Васильевич отказал ей. Мерси, мадемуазель, — кивнула она вторично приятельнице дочери за скамеечку, которую та поспешила подставить ей под ноги, и, снова обращаясь к Марте, сказала: — Но я вот чего не понимаю: почему твой отец не приказал ей дождаться, чтобы была приискана другая на ее место? С кем же ты теперь будешь выезжать и кто будет присутствовать при твоих уроках с учителями?

— Я не одна, маменька, со мною Полинька, — сказала Марта с улыбкой.

Марья Леонтьевна вынула из кармана пузырек с нюхательным спиртом, поднесла его к носу; с пристальным вниманием окинув с ног до головы девицу Ожогину, обернулась к дочери и проговорила утомленным голосом:

— Но мадемуазель еще очень молода.

— Папенька позволяет мне с нею кататься и в магазины ездить, — возразила Марта.

— Если папенька позволяет… — начала было Воротынцева и, не докончив фразы, заговорила о визите Ратморцева. — Что это значит? Для чего он к нам приезжал? Недаром я все вижу дурные сны, черных птиц… много черных птиц… Это не к добру, не правда ли?