Но, к счастью, будущее от нас сокрыто.

К князю Дульскому гостей съехалось много — соседние помещики с семьями, представители власти из уездного города: исправник, городничий, судья, уездный врач.

За хозяйку была молодая вдова, родственница князя, завернувшая сюда по дороге в свое имение близ Одессы.

Корнилович заметил, что между этой дамой и Курлятьевым какие-то контры. Встретились они, как старые знакомые, но тотчас же начали язвить друг другу, шутливо, конечно, однако не без злобы, и стряпчий стал с нею искать сближения, в чем весьма скоро и преуспел.

У них оказалось много общего. Оба считали себя всех умнее, интереснее и оба в любопытстве на счет ближнего не знали предела.

После обеда, прогуливаясь со своей новой приятельницей по широким аллеям великолепного парка, Корнилович рассказал ей так много забавного про местное общество, что окончательно завоевал ее расположение. Однако к подходам его относительно семейных тайн гостеприимного хозяина барынька отнеслась очень сдержанно, и все, что он мог от нее узнать, это то, что Курлятьев уж лет семь как знаком с Дульскими и в бытность их в Петербурге был у них принят как свой человек.

Но Корниловичу и этого было довольно. Теперь он был уже уверен, что княгиня в переписке с Курлятьевым. Сам князь подкрепил в нем это убеждение. «А, от жены. Наконец-то!» — радостно вскричал он, принимая письмо, которое стряпчий поспешил по приезде ему передать. Пробежав его, он сказал окружающим, что княгиня все жалуется на нездоровье, но за границу без него ехать не соглашается.

Впрочем, невзирая на неприятную весть, день прошел очень оживленно и весело; гости гуляли, катались в экипажах по парку и в лодках с песенниками по широкой красивой реке, близ которой возвышался княжеский дом. Любезный хозяин всех угощал на славу. Еще до ужина многие были пьяны, и дамы разошлись по своим комнатам тотчас после вечернего чая, чтоб не мешать кавалерам веселиться напропалую. После ужина, за исключением пяти-шести человек, нагостившихся посетителей пришлось разводить и даже разносить по комнатам с приготовленными постелями.

Стряпчий пил в меру, но от наблюдений своих за Курлятьевым должен был волей-неволей отказаться. Под конец вечера князь увел своего молодого приятеля в кабинет, где собрались почетнейшие из гостей, предводитель дворянства, вице-губернатор, и туда им подали кушать отдельно от остальной компании, в которой господин Корнилович, к величайшей своей обиде и досаде, очутился из порядочных людей совершенно один. Ни с кем из грубых безобразников, окружавших его, ему не хотелось разговаривать, все они ему были так противны, что он вышел из-за стола задолго до конца ужина и приказал лакею проводить себя до приготовленной для него комнаты на втором этаже.

Улегся он спать в самом скверном настроении и проклиная судьбу, одарившую его утонченными вкусами и страстью ко всему изящному, забыв при этом поставить его в условия, благоприятные для удовлетворения таких потребностей. Вот этот Курлятьев, например, ведь только собой красивее его, а умом и воспитанием куда ниже, а между тем благодаря тому, что он старого знатного рода и что у него около пяти тысяч душ крестьян, князь Дульский считает его себе равным… даже делится с ним женой… а на него, Корниловича, потому что он беден и пробивается в люди службой, эти тунеядцы бары смотрят свысока, почти как на лакея. Но, дай срок, будет и на его улице праздник; наступит минута, когда он будет в чине, в орденах, со значением в административном мире, и тогда он отомстит за все вынесенные унижения. Попадись ему только тогда в лапы такой барин, как этот Курлятьев, уж он над ним натешится, за все заплатит, голубчик, отзовутся на нем оскорбления и пренебрежение, которыми ему подобные позволяют себе осыпать человека только потому, что он сын бедного хуторянина, вылезшего в дворяне из однодворцев.

Мысли, роившиеся в голове стряпчего, были довольно мрачного свойства, и среди потерявшей всякий человеческий образ компании он вправе был считать себя вполне трезвым, тем не менее княжеское вино, даже выпитое в ничтожном количестве, произвело свое действие; он заснул, как убитый, и проспал бы долго, если б не шум, поднявшийся в доме часу в девятом утра. Его разбудил гул голосов, беготня по коридору, хлопанье дверями и сдержанные восклицания толпы, собравшейся во дворе, под окнами.

Спрыгнуть с постели, накинуть на себя халат и выглянуть за дверь было для стряпчего делом одной минуты.

— Что случилось? — спросил он у пробегавшего мимо казачка, хватая его за плечо.

— Князь скончался, — выпалил мальчишка, вырываясь и улепетывая дальше.

Корнилович поспешил закончить свой туалет и выйти в большую залу, где гости, внезапно отрезвленные роковым известием, собравшись кучками, толковали о случившемся, таинственно понижая голос, со вздохами и горестными минами.

— Совсем был вчера здоров и вдруг!

— Апоплексия, говорят, удар.

— Несомненно. Человек был тучный.

— Сколько раз советовал я ему делать побольше моциона!

— Крепыш был; таким всегда кажется, что они два века проживут.

— Иван Николаевич хотел кровь пустить, да уже поздно было.

Прислушиваясь с живейшим интересом к этим разговорам, стряпчий вдруг вспомнил про Курлятьева. Как отнесся он к известию о катастрофе? При теперешнем его настроении вряд ли обрадуется он неожиданному освобождению старой возлюбленной от супружеского ига.

— А где господин Курлятьев? — спросил он.