— И я больше не буду, — гордо сказал Никита. — Если, конечно, — он улыбнулся, — благополучно вернёмся.

— Обязательно вернёмся, мне ещё повесть написать нужно.

— Раньше ты мечтал об очерках.

— То раньше.

— Тебе хорошо, — Никита снова погрустнел. — Есть куда и к кому возвращаться…

— Мы же договорились, сдам тебе койку… Ш-ш!

— Никого, — послышался голос Чернышёва, — отдышался мастер сенсаций, рванул куда-то. Здесь лучше, Антоныч, капитанская каюта на людей давит.

Я приложил палец ко рту, Никита понимающе кивнул.

— Давай здесь, — согласился Лыков. — С кого начнёшь санобработку?

— С тебя.

— Пошёл ты…

— Я серьёзно, Антоныч, — с какой-то несвойственной ему теплотой сказал Чернышёв. — Сам справлюсь, шестеро их у тебя…

— Я тебе не Корсаков, — угрожающе, — я и врезать могу!

— Ладно, не ерепенься, — отозвался Чернышёв. — Зови машинную команду.

Хлопнула дверь. В выступившей тишине было слышно, как Чернышёв расхаживает по салону. Не обращая внимания на негодующую мимику Никиты, я включил магнитофон. Плёнки в кассете, по расчёту, должно было хватить минут на сорок.

— Звали? — Один за другим в салон входили люди.

— Присаживайтесь… Вахонин где?

— Здесь я.

Дверь ещё раз громыхнула, люди рассаживались по креслам.

— Шкурный вопрос, ребята, — начал Чернышёв, — в том смысле, что своя шкура ближе к году. Без шуток: идём на большой лёд, надо помочь науке. Дело, сами понимаете, небезопасное, наберём больше, чем в прошлый раз. Опрокидывать я вас не собираюсь, но и гарантий никаких давать не буду.

— Толку от них, — произнёс кто-то, — если что, не взыщешь.

— Вот именно, — сказал Чернышёв. — Потому и не буду.

— К чему тогда разговор? — Это, кажется, Шевчук. — Мы и так пуганые, нам в случае чего из машины не выйти.

— Не беспокойся, Витя, остальные тоже не успеют, — это Чалый, старший моторист. — Один Охрименко с «Бокситогорска» морского черта надул.

— Не успеют, — подтвердил Чернышёв. — Пугать никого не пугаю, а имею предложение: желающие могут перейти на «Буйный».

— Как так перейти? — удивился Шевчук. — А добровольная подписка?

— Подписку снимаю, — ответил Чернышёв. — Считай, что никто её не давал.

— Честно или воспитательная работа?

— Вы ж меня знаете, ребята, на ветер слов не пускаю. Подписка снимается без всяких последствий.

— А почему Деда не позвали, Архипыч?

— С Дедом говорил, он остаётся и за машину ручается.

— А за тех, кто в машине?

— Подумать надо, Архипыч, не на рыбу идём… Не было у бабы хлопот, лучше б не звал…

— Науке, говоришь, помочь… А главный-то учёный топ-топ, на «Буйный» смылся?

— Я ж предупредил, вопрос шкурный, — отозвался Чернышёв.

— Ты нас тоже пойми, — это Чалый, — мы с тобой столько лет, всей душой… Спасибо, конечно, что волю дал, кому переворачиваться охота, семьи у нас.

— У ребят с «Бокситогорска» и «Нахичевани» тоже были семьи, — тихо сказал Чернышёв. — Ты, Петя, ни разу не тонул, а я — три, мне тоже переворачиваться неохота. Только ведь другие будут, если мы эту штуку не поймём — обледенение. Не стану, ребята, повторяться, агитировать никого не намерен. На размышления даю час, каждый доложит лично.

— Сюда приходить, что ли?

— Найдёшь где-нибудь, по походке узнаешь… Все свободны.

И снова были слышны лишь шаги Чернышёва. Щелчок — это, наверное, он прикурил от зажигалки, потом стал крутить телефонный диск.

— Присылай палубную команду, Антоныч… Разошлись, пусть думают, ты ни на кого не дави… Да, скажи Раисе и Зине, чтоб собирались… Нет, вызывать не надо, в приказном порядке.

Я сделал страшные глаза: Никита вознамерился чихнуть. Нашёл место и время! Зажав нос пальцами, он кое-как удержался, потряс головой и подмигнул, потому что меня самого потянуло на кашель. Я нырнул под одеяло, нахлобучил на голову подушку, откашлялся и пропустил начало разговора.

— Знаем, — сказал Птаха. — Мотористы в столовой митингуют, доложили.

— Это тебе доложили, — послышался голос Перышкина. — Об чем лай?

— Собаки в подворотне лают, — пробасил Воротилин.

— Все он знает, Филимон Аркадьевич, везде побывал!

Я позволил себе расслабиться: Чернышёв излагал ситуацию примерно в тех же словах.

— Совсем другое дело! — весело удивился Перышкин. — Если без всяких последствий… И в характеристике ничего не будет?

— Что заслужил, то и будет, — сухо ответил Чернышёв.