– Не исцарапайся о его ребра!

– Переводи дистрофика на усиленное питание! Дистрофик, он же повар Валя Горемыкин, поглаживал упитанный торс и благодушно огрызался:

– Заморыши! Неделю на манной каше сидеть будете!

– Помолчи, сын мой, – попросил Бармин. – Дыши… Не дыши. – Похрюкай два-три раза, вот так… На что жалуемся? Может, нужно чего оттяпать? Ну, одевайся, кормилец.

– Береги себя. Валя, – с любовью сказал Филатов. – Сам знаешь, то да се, подвижки льда…

– С чего обо мне такая забота?

– Как с чего? Ты же наш аварийный запас!

– Вот еще, – скривился Непомнящий. – Я верблюжатину не ем.

– Запомним, запомним, – одеваясь, мстительно проговорил повар. – Когда ты дежуришь, в пятницу? Будем делать котлеты.

– Прости, отец! – Непомнящий рухнул на колени. Худшим наказанием для дежурного по камбузу было крутить огромную, как лебедка, мясорубку. – Бес попутал! Семенов тихо посмеивался в углу.

– Эй, на галерке! – прикрикнул Бармин, – Веня, раздевайся до пояса.

Филатов с готовностью спустил штаны.

– Может, выпороть мерзавца? – раздумчиво произнес Бармин, расстегивая ремень.

– Ах, до пояса, – догадался Филатов, поспешно натягивая штаны. – Так бы и сказал, что интересуешься верхней частью клиента. Дышать или не дышать?

– Потише, симулянты! – рявкнул Бармин, стягивая руку Филатова жгутом.

– Так… Сто на шестьдесят, упадок сил, будем тебя спасать. На завтрак – дополнительное куриное крылышко, на ночь – питательный клистир. Не дыши… Покажи горлышко, а-а-а! Ах, какой у нас плохой зубик, дырочка в нем нехорошая… Болит?

– Ы-ы, – болезненно промычал Филатов. – Не трогай!

– Почистим зубик, пострел ты этакий. – Бармин погладил Филатова по всклокоченной черной шевелюре. – Хочешь послушать, как у дяди-доктора машинка работает?

– Зря с ним связываешься, Веня. – Дугин достал из кармана плоскогубцы.

– Давай я по-нашему, по-простому.

– Еще раз открой ротик. – Бармин вытащил из ящика стола коробочку. – Скушай витаминчик, детка, и беги играть.

Тут же послышался шорох и из-за печки выполз Махно. Началось любимое всеми представление. Бармин потряс коробочкой – безотказный прием, превращавший Махно в отпетого подхалима. Он тут же сотворил стойку и замер с раскрытой пастью и затопленными елеем глазами: необходимое условие для получения волшебного лакомства, которое Махно любил больше всего на свете.

– Слабовато, – придрался Бармин. – Нет священного трепета.

Огромный Махно напрягся и по-щенячьи взвизгнул.

– Теперь то, что надо, – удовлетворился Бармин и швырнул в подставленную пасть два шарика. – Все, граждане, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны.

Люди стали нехотя расходиться. Медпункт на станции был филиалом кают-компании, посещаемый тем более охотно, что хорошие фильмы уже по нескольку раз смотрели, а на остальные почти никто не ходил. Вот и тянулись люди к доктору…

– Как ребята? – спросил Семенов.

– Бизоны! Вот залечу Вене клык, и можно закрывать лавочку. Раздевайся, Николаич.

Личным составом Семенов был доволен. За полгода до описываемых событий его вызвали в кадры института. Все тот же Муравьев, старый и совсем седой, но по-прежнему цепко державший кадры в сухих, изломанных артритом руках, неодобрительно взглянул на Семенова.

– Болтаешь много, Сергей.

– О чем? – Семенов пожал плечами.

– Того не возьму, этого не возьму… Кого дам, того и возьмешь! Вот тебе список, знакомься. Семенов мельком взглянул на список.

– Людей, Михаил Михалыч, я буду подбирать сам.

Муравьев с силой ударил кулаком по столу.

– Возомнил! Думаешь, свет на тебе клином сошелся! Иди!

Семенов круто повернулся, пошел к двери и услышал:

– Погоди, давай торговаться… Кто тебе не нравится, Покатаев? Найди такого гидролога, из-за него десять начальников переругались!

– Их дело, – отмахнулся Семенов. – Циник, сквернослов… Вот что, Михалыч, зимовать с людьми не вам, а мне. В таком деле на торговлю я не пойду.

Так что в дрейф Семенов взял тех, кого хотел.