Этот приказ не встретил энтузиазма у солдат, которые завладели столь ценным трофеем и мысленно уже подсчитывали барыши, поэтому Генриху пришлось отрядить на выполнение этой задачи двести своих самых кровожадных и нечистоплотных лучников. Вскоре безоружные, а многие к тому же и связанные, французские джентльмены были зверски убиты — заколоты ножами или заживо сожжены.

Даже сегодня в каждом французском источнике, повествующем о той битве, угадывается ярость и возмущение этой кровавой расправой, хотя кто-то может и возразить: мол, у самих рыльце в пушку. Разве не эта страна с упоением гильотинировала своих аристократов в конце восемнадцатого века? Да, убийство пленных было дикостью со стороны короля, который мнил себя благородным рыцарем, и противоречило всем правилам ведения войны в пятнадцатом веке, но оно было совершено в тот момент, когда исход битвы был еще не до конца ясен. Хотя все определенно складывалось в пользу Генриха, в округе было достаточно много французских солдат, которые могли бы напасть на англичан с тыла или флангов и одержать победу. Или, что более разумно, дождаться, пока армия Генриха тронется в путь — а это было неизбежно, поскольку запасы провианта иссякали, — и пощипать ее по дороге в Кале.

Но французские хронисты говорят, что выживших в той битве «тошнило от кровавого месива» (а кто-то скажет, что их, лежавших в грязи, попросту воротило от ожидания, когда их прикончат ударом копья), и уцелевшие рыцари решили не атаковать противника. Многие развернулись и отправились восвояси — один из них, Жан, герцог Бретани, по пути домой вместе со своим бретонским отрядом устроил весьма непатриотичное шевоше по Северной Франции.

Войска Генриха переночевали в Мезонселе, а утром вернулись на поле битвы «прибраться». Как всегда, мертвых освободили от ценного оружия и украшений, раненых же опрашивали на предмет того, значатся ли они в справочнике «Кто есть кто», и, если нет, присоединяли к списку убитых.

В целом французы потеряли около десяти тысяч, включая — опять — «цвет Франции» (кажется, у них было несколько букетов этих аристократических растений). Достаточно сравнить с английскими потерями: около трехсот человек, и среди них с десяток знатных имен.

Генрих и его измотанное войско с трудом преодолели восемьдесят километров до Кале, где многим солдатам удалось спустить все свои трофеи, заплатив грабительские цену за еду и питье. Генрих затребовал себе самых ценных пленников и погрузил их на корабли, чтобы везти в Англию.

Несмотря на бушующий шторм, все корабли благополучно добрались до английского берега, и уверенность Генриха в том, что Бог все-таки на его стороне, была сильна, как никогда. А как еще король мог объяснить полную, безоговорочную победу над элитной французской армией, одержанную потрепанной бандой английских простолюдинов, измученных дизентерией?

Чего не мог знать Генрих, так это что вскоре Англии предстоит схлестнуться с таким же, из низов, да еще фанатично верующим французским противником, который повернет вспять ход истории…

«Что касается леди Жанны, которую называют Девственницей, сегодня в Руане была прочитана проповедь, в то время как она стояла на эшафоте, чтобы все видели, что она в мужском платье, и были перечислены все беды и несчастья, которые она принесла христианскому миру… и упомянуты страшные грехи, которые она совершила или собиралась совершить, призывая простых людей к идолопоклонству, и они, обманутые, шли за ней как за святой девой…»

Кто-то скажет: типично тенденциозный, антифранцузский взгляд на Жанну д’Арк, также известную как Орлеанская ведьма.

Но на самом деле это перевод с французского статьи из парижской газеты «Журналь де Буржуа», хроники городских новостей и событий, издававшейся в период с 1405 по 1449 год. Причем анонимного автора, который явно не симпатизировал Жанне, нельзя назвать и проанглийским коллаборационистом. Чуть дальше, в этой же статье, он пишет, что его шокируют англичане, которые «сжигают тех, за кого нельзя получить выкуп, насилуют монахинь и едят мясо по пятницам», и язвительно замечает, что «англичане по природе своей драчуны, так и норовят повоевать с соседями, а потому всегда плохо кончают».

Современная Франция, безусловно, относится к Жанне д’Арк совсем по-другому. Ей в заслугу ставят победу в Столетней войне, «изгнание англичан из Франции», и воздают ей почести как героине: французский флот начала двадцатого века имел в своем составе боевой броненосный крейсер «Жанна д’Арк», а во время Второй мировой войны лотарингский крест (Лотарингия — родина Жанны) стал символом французского Сопротивления. Ее статус иконы был настолько силен, что вдохновил братьев Люмьер на создание в 1899 году фильма о Жанне — одного из самых первых фильмов в истории кинематографа. (Хотя можно себе представить, как тяжело было снимать немое кино о девушке, которая слышит голоса.)

Но, прежде всего, Жанну рассматривают как мученицу, жертву les Anglais (англичан), святую, которую в 1431 году жестокие английские захватчики сожгли на костре в Руане. В годы Второй мировой войны эту идею активно эксплуатировала пропаганда профашистского правительства Виши, и, когда союзники бомбили стратегические нацистские объекты в Нормандии, на улицах Руана появились плакаты с надписью: «Они всегда возвращаются на место своих преступлений».

Но, как это часто случается в подобных ситуациях, французы представляют совершенно искаженный взгляд на историю, когда речь заходит о Жанне. Если вам в руки попадутся современные французские источники с не столь романтическими оценками этой девушки, вы узнаете, что Жанне не только не удалось выбить англичан из Франции (в самом деле, как она могла это сделать, если к тому моменту уже была сожжена ими в Руане?) — к концу ее жизни в ней видели вредителя ее же собственный король и его военачальники. И, помимо всего прочего, она вовсе не была жертвой английской тирании — фактически, ее предали и обрекли на смерть именно французы.