Человек выстрелил и, петляя от стены к стене, побежал по переулку.

— Стой!

Зарокотал за спиной мотор.

Он оглянулся, прижался к стене, двумя руками поднял тяжелый парабеллум.

Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Машина вильнула, с грохотом врезалась в ворота арки.

Человек бросился дальше.

Один из офицеров поднял пистолет.

— Не стрелять! — крикнул капитан Токмаков. — Живым брать.

Он бежал мягко, пружинисто, постепенно нагоняя несущуюся по узкой улице высокую фигуру.

Человек оглянулся и выстрелил. Пуля ударилась рядом с капитаном в стенку. Кирпичная крошка полоснула болью по щеке.

Капитан пригнулся. Человек обернулся снова, вскинул пистолет.

Из подворотни выскочил комендантский патруль. Старший патруля, сержант, увидел человека в штатском, целящегося в офицера, и вскинул автомат.

— Не стреляй! Не…

На узкой улочке очередь прогремела необычайно громко. Человек выронил пистолет и рухнул на бок. Капитан подбежал к нему, перевернул лицом к свету. Человек был мертв.

Осенний ветер раскачивал над городом большие яркие звезды. Павлов и Токмаков сидели на бревнах в глубине двора райотдела и курили.

— Ну вот, Токмаков, — нарушил молчание подполковник, — я тебя не неволю.

— Так разве в этом дело, товарищ подполковник, — Токмаков встал, хрустко потянулся своим большим и сильным телом, — в другом дело.

— Ты прав. Значит, этот Сергей Симаков — дезертир, бывший уголовник, шофер из автобата. Знал его только человек, которого убили, — Недзвецкий…

Токмаков промолчал.

— Големба и Ромуз. Големба — в квартире, под контролем, Ромуз поведет тебя.

— Прикроете?

— А то. Как государственного деятеля. Легенда Сергея — сапожник. В Смолах он должен ждать связного. Ты видел, где спрятана угнанная им машина?

— Все видел.

— Пойдешь без оружия. В Смолах у развилки есть колодец старый, там мы спрячем твой ТТ и четыре обоймы. Понял? Документы готовы, и права Симакова, и справка из артели.

— А чего не понять?

— Ты вправе отказаться. Ты ведь не сапожник.

— Ночь-то какая. — Токмаков глубоко затянулся и бросил папиросу.

— Только Сергей этот блатной, весь в наколках.

— Есть и наколки….

Дежурный вскочил, увидев начальника и капитана.

— Редкое зрелище, — засмеялся Токмаков, — картинная галерея.

Он стащил гимнастерку.

— Вот это да! — ахнул дежурный.

На груди у капитана красовалась могила с крестом, на предплечьях затейливо переплетались кинжалы и змеи.

— Серьезно, — закачал головой Павлов, — штучная работа, где это ты?

— Я ж детдомовский, кололись от глупого шика. Не поверите, мне в сороковом путевку дали в Ялту, так я днем купаться стеснялся. Ночью бегал. А сапожничать и шить меня в детдоме научили.

— Быть посему. Иди переодевайся.

Подполковник пошел к дверям.

— Витя, — повернулся к дежурному капитан, — у тебя гранаты есть?

— «Лимонки».

— Дай одну.

Повозка подъехала к развалинам часовни ровно в полдень. Токмаков соскочил на землю, хлопнул Ромуза по плечу.

— Ну, бывай, друг. Зоське скажи, чтоб не скучала, бимбер готовь, скоро вернусь, — громко крикнул он. И добавил шепотом: — Помни, ты под прицелом.

Ромуз стремительно развернул подводу и, нахлестывая лошадь, помчался к городу.

Токмаков огляделся, поднял мешок, подошел к часовне. Христос с отбитыми взрывом ногами печально глядел на лес, дорогу, на красоту осени.

Токмаков бросил мешок и сел, прислонясь спиной к нагретым солнцем камням. Он сорвал веточку и начал катать ее зубами.

Время таяло. Никто не подходил. Ему было жарко сидеть на солнце, и он скинул старую штопаную гимнастерку. Здесь не ялтинский пляж, и стесняться ему было некого.

Время шло. Никого.

Токмаков закрыл глаза и задремал.

Он открыл глаза и увидел сапоги, и листья, прилипшие к высоким хромовым голенищам. Над ним стоял человек в щеголеватых бриджах и кожаной немецкой куртке. Лишь после этого он увидел бесконечную темноту автоматного ствола, глядевшего ему в глаза.

Лениво поднял руку и отвел ствол в сторону.