В тот день, когда Володя пораньше ушёл с поминок, мы на некоторое время остались среди дня одни в доме. Мать с братом куда-то ушли, может быть, нарочно задержались на поминках в соседнем доме, у отца Михаила. Тогда мы с Володей решили вместе помолиться. Мы читали мой любимый акафист Сладчайшему Иисусу Христу. Вечером этого дня я сообщила папе, что Володя заговорил о свадьбе. Какою же радостью просияло лицо отца! Он подошёл к иконам, благоговейно перекрестился широким крестом. Некоторое время он молча молился, благодаря Господа, что Он услышал наши молитвы. Потом папочка обнял меня, поцеловал и сказал: «Милостив Бог, все будет хорошо!» Потом он позвал в кабинет маму и сказал: «Зоечка! В день твоего ангела к нам придёт Владимир Петрович. Будем обсуждать вопрос о свадьбе нашей дочки с Володей».

— Что? Как? О свадьбе? — воскликнула мама и села в кресло.

— Мы разве не видели, к чему идёт дело? Так слава Богу! — сказал отец.

Тут мама тоже просияла, заулыбалась и сказала:

— Ну, слава Богу! Теперь, дочка, забудь все, что я говорила тебе напротив... Теперь твой Володя — мой будущий зять, и я его буду любить, как родного...

Мама хотела поздравить меня, но я возразила:

— Да ведь поздравляют-то после свадьбы! Вот приедет Володя и решит, как все будет, а пока будем молиться. Только мы не хотим ждать до весны, до Пасхи. Церкви нужен дьякон.

Мамочку свою я с этого момента не узнавала. Куда делись её вздохи, её подозрительность, её опасения? Теперь голова её была занята заботой о венчальном платье, о свадебном столе, о гостях и т. п. Мама вздыхала теперь только о том, как будет огорошен её любимец Володя Даненберг, как будут огорчены его родители, ведь они надеялись видеть меня своей снохой, а мамочка мечтала, что Володя Даненберг будет её зятем. Ей очень нравилось, как он, раскланиваясь с ней, целовал руки.

— Нет, твой Володя мне ручку целовать не будет, — с досадой сказала мама.

— Он-то тебе целовать руку не будет, — ответила я, — а ты ему будешь руку целовать.

— Что? Как? — засмеялась мама.

— Бог милостив, может быть, даст и это, — с надеждой, взглянув на образа, сказал отец.

В день своих именин мама напекла, как обычно, пирогов с грибами, постелила белую скатерть, поставила на стол варенье. Все кругом было прибрано, всех охватило торжественное состояние, все мы ждали Володю, который должен был прийти уже не как гость, а как долгожданный жених. Мамочка моя боялась, что знакомые придут её поздравлять, а потому заранее предупредила кого могла, что пойдёт вечером в храм, «чтобы встретить Новый год с молитвой». Но телефонов в те годы почти ни у кого не было, поэтому случилось то, чего мы боялись. Пришла Ольга Васильевна Оболенская, бывшая княгиня, пришла Ольга Серафимовна Дефендова, бывшая монахиня Марфо-Мариинской обители. Приехал Володя, и папа быстро проводил его в свой кабинет, не желая до времени знакомить его с нашими друзьями, ведь родители мои ещё не объяснились с ним и не могли называть Володю моим женихом. Мама занялась с гостями, накормила их. Ох и характер был у моей мамочки — такой открытый, что ей невмоготу было сдерживать своё волнение. Гости заметили что-то необычное в поведении хозяйки, переглядывались с недоумением. Наконец Зоя Веньяминовна не выдержала, позвала в кухню Ольгу Серафимовну и откровенно сказала ей:

— К нам пришёл человек, с которым нам необходимо переговорить. Нам нужно остаться своей семьёй... Уж вы нас извините, но уходите скорее и уводите с собой Оболенскую.

Ольга Серафимовна обладала большим умом и чуткостью. Она тут же все поняла и сказала:

— Не беспокойтесь, через пять минут нас тут не будет. Она вдруг заторопилась, стала быстро одеваться и прощаться, говоря:

— Ах, я опаздываю, меня ждут...

Ольга Серафимовна открыла дверь и вдруг схватилась за глаз:

— Ой, ой! Как больно! Ой, мне в глаз что-то попало! Скорей воды. Ой, нет, не помогает, режет ещё сильнее. Вот горе-то! Нет, надо к врачу, так можно и глаз потерять. Скорее ведите меня к врачу! Я сама не дойду, слезы из глаз, ничего не вижу... Ольга Васильевна, помогите мне. Ведите меня в глазную поликлинику, тут недалеко. Километр, не больше, мы и пешком дойдём. Только скорее, а то я могу глаз потерять, — говорила без умолку Ольга Серафимовна, закрывая лицо руками.

Мама не замедлила одеть Оболенскую, поручила ей взять под руку Ольгу Серафимовну и закрыла за ними дверь.

Папа и Володя вышли в столовую. Оба смеялись. «Ну и артистка Ольга Серафимовна, — говорил отец, — я и не знал за ней такого таланта». Родители усадили за стол улыбавшегося Володю и стали радушно угощать его. У меня в памяти не осталось подробностей того вечера, но только помню, что все были веселы и довольны.

Встречать Новый год Володя поехал со мной в Обыденский храм. Впервые мы шли с ним по московским улицам рядом. Церковь была полна народа, хор пел великолепно, я была на небе от счастья. Когда мы пошли к выходу, я увидела у дверей своего профессора живописи Куприянова. Я смело подошла к нему, поздравила с Новым годом и добавила:

— Здесь мой жених. Вот он. Он псаломщик, но после нашей свадьбы будет дьяконом.

— Очень рад, — ответил профессор и пожал Володе руку, — желаю вам счастья.

Я с гордостью смотрела на Володю, он казался мне самым красивым на свете. С длинными волосами, с окладистой бородкой, баками и усами, Володя сильно отличался от всех. В те годы ещё никто не носил бороду и никто не отращивал волосы. Молодых священников совсем не было, а старые подстригались, стараясь не отличаться от атеистического общества.