Что до меня самого (и думаю, то же и с моими знакомыми клириками), «я только и делаю, что читаю ее другим, и слушаю, как те читают ее мне, пока она снова не вернется ко мне в руки; и ничего другого, похоже, я делать не могу, и не знаю, насколько меня хватит, потому что отложи я ее, а она идет за мною.Днем напитав слух, ночью она навевает пленительные сны. Каждая ее страница завораживает». О! Вот даже сейчас, когда я говорю это, я трепещу, мне чудится, передо мною Памела, стрясшая покровы.

«Милая книжица, дивная Памела! Ступай, предстань миру, где не найдешь ты подобия себе». Каким счастьем было бы для человечества, сгори все прочие книги — и лишь тебя мы читали бы дни напролет, лишь о тебе грезили бы ночами! Ты одна способна преподать столько нравственности, сколько нам требуется. Разве не учишь ты молиться, петь псалмы и почитать духовенство? Разве не содержишь в себе весь без изъятия «Долг человека»? [13] Прости меня, автор Памелы,за упоминание книги, столь уступающей твоей! И снова я задумываюсь: кто этот автор, где он, что это за человек, как удавалось ему доселе скрывать столь объемлющий, всевластный дух? «Он обладает всеми достоинствами, какими может очаровать Искусство, а ведь он перенял их у Природы. Изумляет чуткость его воображения! Крохотное горчичное зернышко („бедняжка с ее маленькой и т. д.“) оно претворяет в подобие Царства Небесного, с коим и сравнивает это семечко Книга Книг» [14] .

Коротко говоря, книга эта проживет мафусаилов век и, подобно древним патриархам, еще много сотен лет продолжит добрую Работу у наших потомков, кои не усомнятся и не сдержат себя в ее оценке. Если римлянедавали послабления отцам, произведшим для республики лишь несколькихдетей, то каким же отличием (если благоразумие не покинет нас) отметим мы и вознаградим Отца Миллионов? Какие награды сочтем достойными его влияния на будущие поколения? — Ну вот, я снова разволновался.

После того как прочтете эту книгу пять-шесть раз подряд (на это, думаю, уйдет неделя), передайте ее, пожалуйста, от меня в подарок моей маленькой крестнице. Именно так намерены мы отныне образовывать наших дочерей. Обязательно позаботьтесь о том, чтобы ее прочли служанки, или прочтите им сами. А как только выйдет четвертое издание, обратитесь к книготорговцам и позаботьтесь о том, чтобы ни у вас, ни у соседей-священнослужителей не было недостатка в экземплярах Памелыдля проповедей. Засим

Остаюсь, сэр, Вашим покорнейшим слугой, Т. Тиклтекст.

Пастор Оливер — пастору Тиклтексту

Ваше преподобие!

Получив ваше письмо вместе с приложенной к нему книгой, с грустью вижу, что сообщения об эпидемии безумия, свирепствующей в городе, подтверждаются на моем дорогом друге.

Не будь мне знакома ваша рука, по стилю письма и переполняющим его чувствам я вообразил бы, что оно от автора пресловутой «Апологии», полученной мною прошлым летом; и молодой баронет, когда я прочел ему замечательный пассаж об «обдуманной исполненности, подобной самой жизни», — вскричал: «Боже правый, да это же К—ли С—б—р!» [15] Но после я выяснил, что и это, и многие другие обороты в вашем письме заимствованы из тех замечательных посланий, какие автор, а может, издатель присовокупил ко второму изданию посланной мне книги.

Неужели вы или кто-то еще из вашего круга всерьез полагает, что религии и нравственности нужна эта хилая подпорка? Боже сохрани! И очень жаль, что наши священники так об этом пекутся; ибо если речь идет о мирском отличии, то наши предшественники, жившие в простые и чистые времена, его не имели и не искали. Несомненно, благое спокойствие чистой совести, одобрение мудрецов и праведников (а они никогда не составляли и не будут составлять большинство людей), восторженная радость от мысли, что твои пути угодны великому Творцу Вселенной, — все это по праву принадлежит тем, кто заслужил эти блага; но мирские отличия часто достаются силой и обманом, и нередко видим, как они без меры сыплются на людей, известных своей невоздержанностью, гордыней, жестокостью, коварством и самым гнусным развратом, на негодяев, всегда готовых изобретать и употреблять подлые хитрости во вред благу, свободе и счастью людей — и не из нужды, даже не ради выгоды, а только для удовлетворения своей алчности и тщеславия. Если таков путь к мирским почестям, Боже сохрани наших священнослужителей от одного подозрения в способности вступить на этот путь!

С историей Памелы я познакомился много раньше, чем получил ее от вас, ибо вся эта история произошла у нас по соседству. Честно говоря, я надеялся, что эта женщина удовлетворится достигнутым и предаст забвению свои плутни, но она предпочла припомнить их и исказить факты таким образом, чтобы представить нынешнее свое счастье вполне заслуженным; ибо, хотя трудно вообразить, чтобы она сама написала эту книгу, можно предположить, что составитель получил от нее и указания, и вознаграждение. Вы с таким жаром допытываетесь у меня, кто же этот составитель, но об этом я предоставлю вам самому догадаться по тому цицероновскомукрасноречию, коим изобилует книга, и по той сноровке, с какой он засахаривает каждого из героев, попавших к нему в руки [16] .

Но прежде чем отослать вам несколько писем, относящихся к этой истории, в коих Памела и некоторые другие предстают совсем в ином свете, нежели в печатной книге, позволю себе сделать несколько замечаний о самой книге (если допустить, что это правдивая история) и ее способности исправлять нравы и приносить пользу как нашим современникам, так и потомкам; после чего, надеюсь, вы спустите мне, что я предпочитаю держать эту книгу подальше и от дочери, и от служанки.

Служанкам, по моему мнению, эта книга дает наставление простое и ясное: «Завлекайте хозяина, не зевайте!» Помимо того что это поощряет служанку пренебрегать своими обязанностями и всеми способами наводить красоту — что из этого может выйти? Если хозяин не дурак, он ее обесчестит, если дурак — женится на ней. Думается мне, дорогой мой друг, что ничего такого мы не пожелаем своим сыновьям.