Карлыгаш одно время следила за мной, потом отвернулась — ей слепили глаза блики на воде.

Тут бы мне и бежать, переплыв на другой берег, но меня почему-то потянуло вернуться на место незаметно для девушки. Карлыгаш помешивала кипящую уху.

Я, наверное, с редким для моего чаще всего угрюмого лика плутоватым выражением на лице бесшумно выбрался из воды и обхватил её сзади моими длинными руками.

— У-у-ой, отпусти, ты весь мокрый!

Мы барахтались на песке, в конце концов я дал ей меня победить. Она уселась мне на грудь и прижала мои раскинутые руки к песку.

— Сдаёшься, а, сдаёшься?

Я как бешеный, вырвался из-под неё и принял боевую позу для самозащиты. Наверное, что-то в моей образине было слишком зверское и… смешное.

— Фу, я так не играю! — капризно отвернулась Карлыгаш, снова пряча улыбку.

Карлыгаш оттолкнула мои руки и села спиной ко мне. Потом, когда мы поженились, она мне частенько припоминала этот случай. Но по-другому я тогда прореагировать не мог, особенно когда её рука на песке медленно подобралась к моей.

Там, где я ловил рыбу, дно было слишком каменистое. Камни резали ноги. Купаться мы с Карлыгаш пошли на песчаный пляж у камышей.

Потом она заплела свои мокрые тяжёлые чёрные волосы в две косички, уселась рядом со мной и затеяла новую игру. Чертила буквы спичкой по моей спине, а я должен был угадать слово.

— А теперь угадал.

— Ну тебя, Галка, я и без того все понял.

— Я тебе не Галка, а Карлыгаш, вот!

— Так вороны каркают.

— А вот и нет! Очень даже красиво — «ласточка»… Ой, смотри! Нам потопчут всю одежду.

Стадо низкорослых коровёнок с телятами разных возрастов вышло из камышей, где они паслись, к воде. Я швырнул камень. Он плюхнулся в воду прямо перед мордой передней коровы. Та испуганно присела на мягком песке и медленно развернула голову и глянула в мою сторону большим удивлённым глазом в полном недоумении, потом, увязая в песке, пошла назад, увлекая за собой подруг и телят.

Потом мы ели уху с жареными пышечками-баурсаками. От жирного солёного печенья хотелось еще больше пить. Пили прямо из озера на том самом месте, где бродили коровы.

Когда я, сматывая удочки, вышел из воды, кожа моментально высохла, стянулась и саднила при движении.

— Эй, ты теперь как варёный рак! Рубашку накинь.

— Теперь уже все равно.

Бесцветный лёгкий огонёк весело доедал розовые угли костерка. Они одевались серым пеплом и рассыпались в пыль по ветру.

— Одевайся! Дома перед сном я обязательно смажу тебе спину сметаной.

Карлыгаш подала мне рубашку. Ее черные брови вразлёт почти сходились на переносице. Две черные косички торчали по сторонам. Чёрная родинка на левой щеке. Я подумал, что она действительно похожа на ласточку.

Не предложить ли ей бежать вместе со мной? Ага, она ж тут дома, а я в гостях.

Розовый рюкзачок неожиданно показался тяжёлым. Я пощупал плащевую ткань — пистолет.

— Зачем вы тут все ходите с оружием?

— В диких местах живём.

— Волков я тут пока ещё не видел.

— Волки летом не страшные.

— Кого же вы боитесь?

Она подошла ко мне, поднялась на цыпочки и чмокнула меня:

— Ни о чем пока меня не спрашивай. Все потом сам узнаешь, запомнил, миленький? Ты ещё совсем маленький и неразумный мальчишка.

Карлыгаш вместе с оставшимся уловом забрал тот самый конник, который меня сюда завёз, а за мной ближе к вечеру заехал сам дед.

— Ну, как улов?

— Сам знаешь и сам видишь.

— Удовольствие получил?

— Тройное.

— Я же говорил, местечко тут что надо. Забирайся на моего конька и дуй назад. Скоро тебе на вечернюю «зорьку».

— А ты?

— Я пешком ещё быстрей тебя дотопаю.

Когда он вернулся назад в поселище, я спросил:

— Ты для аборигенов вроде как проводник цивилизации, старина, что ли?

— Мы с ними всегда сговоримся и без вашей цивилизации. Я для них свой, и они для меня свои же.

— Ещё бы, ты, наверное, мусульманин, как твой дед ещё с афганского плена.

— Они тут все тенгрийцы. Сколько раз тебе повторять!. В великого Тенгри веруют. А сговориться с местным людом легко потому, что мы поболе как тыщи лет друг с другом тремся, да друг на дружке женимся.

— Ну, скажешь тоже! Где Русь, а где… эти самые… тенгрийцы.