Прокоп молчал долго.

– Пардус! – закричал он наконец. – Бедржих! Распятие! Только живо!

– Что?

– Курва, дайте мне сюда распятие!

Приказ был выполнен молниеносно.

Прокоп протянул крест в сторону Рейневана.

– Положи пальцы. В глаза мне смотри! И повторяй. Этим Святым Крестом и Страстями Господа нашего клянусь, что будучи схваченным Яном Зембицким, я не предал и не перешел на сторону вроцлавского епископа и не служу сейчас епископу для угнетения моих братьев, добрых чехов, сторонников Чаши, чтобы своим предательством гнусно вредить им. Если я солгал, то пусть я сдохну, пусть меня удар хватит, пусть ад поглотит, но прежде пусть меня покарает суровая рука революционной справедливости, аминь.

– …будучи схваченным Яном Зембицким, я не предал… не служу сейчас епископу… Аминь.

– Вот так, – подытожил Прокоп. – И все понятно. Дело ясное.

– Может, еще для уверенности попробовать ордалию? [115] – Бедржих со злобной ухмылкой показал на раскаленные камни. – Суд Божий испытанием огнем?

– Можно, – спокойно согласился Прокоп, глядя ему в глаза. – По моему сигналу обвинитель и обвиняемый садятся на камни, оба одновременно, голой жопой. Кто дольше усидит, того и правда. Ты готов, Бедржих? Я даю сигнал!

– Я пошутил.

– Я тоже. Поэтому радуйся.

– Распятие, – подытожил Шарлей, скривившись как от уксуса. – Господи, до чего жалкий и базарный спектакль. Наивная, примитивная и лишенная вкуса пьеса. Надеюсь, ты не поверил в эту комедию?

– Не поверил. Но это не имеет значения, потому что Прокоп нисколечко не шутил. Он действительно хочет послать меня с миссией в Силезию.

– Подробности сообщил?

– Никаких. Сказал, что сообщит, когда придет время.

Шарлей, даже не пробуя перекричать праздновавших неподалеку поляков, поднялся и резко замахал руками. Хозяин заведения заметил и позвал девку, а та тотчас подбежала с новыми стаканами.

– Итак, ты едешь в Силезию. – Шарлей сдул пену. – Как ты и хотел. А мы едем с тобой, потому что не оставим же мы тебя одного. Хм, надо будет как следует экипироваться. Утром пройдусь по базару, осмотрю контрабандные товары из Малопольши, сделаю закупки…

– Средств тебе хватит?

– Не бойся! В отличие от тебя я забочусь, чтобы мое участие в гуситской революции приносило пользу. За дело Чаши я рискую своей шкурой, но при этом придерживаюсь принципа virtus post nummos. [116] Ха, это наталкивает меня на некоторые мысли…

– Слушаю тебя.

– Может, готовящаяся секретная и таинственная экспедиция в Силезию – это счастливый подарок судьбы? Может, это тот самый счастливый случай, который мы ждали?

– Случай?

Шарлей посмотрел на Самсона. Самсон отложил палку, которую стругал, вздохнул и покрутил головой. Демерит тоже вздохнул. И тоже покрутил.

– Перед Горном, – он посмотрел Рейневану в глаза, – ты недавно разразился тирадой о расчетливом прагматизме. Ты заявлял, что твоя эйфория прошла, что пыл остыл, что ты перестал быть наивным идеалистом. Собственный интерес стоит в иерархии выше, чем чужие, – это твои слова. И вот подворачивается случай воплотить слова в дело.

– Ну и как?

– Подумай.

– Предать, да? – Рейневан приглушил голос. – Продать Инквизиции информацию о миссии, с которой Прокоп шлет меня? Рассчитывая, что благодарная Инквизиция отдаст мне Ютту. Ты это мне советуешь?

– Предлагаю, чтобы ты рассудил. Чтобы задумался и оценил, чей интерес стоит выше в иерархии. Что важнее: Чаша или Ютта? Поразмысли, выбери…

– Хватит, Шарлей, – мягко перебил Самсон Медок. – Прекращай. Не подговаривай к размышлениям, которые не имеют смысла. И не склоняй к выбору там, где выбирать нельзя.

Месяц спрятался за крышами купеческих каменных домов. Рейневан шагал смело и резво, направляясь к подвалу.

Он завернул в переулок. Однако, вместо того, чтобы идти дальше, бесшумно спрятался в углублении ворот. Ждал, бесшумно и терпеливо.

Через какуюто минуту к его ушам долетела тихая поступь, едва слышимое шарканье туфель по брусчатке. Он подождал, пока идущий по его следу человек вынырнет из темноты. А потом подскочил, схватил сзади за капюшон, дернул со всей силы. Человек захрипел, обеими руками потянулся к горлу. Рейневан кованой рукоятью ножа стукнул его по ребрах, на две ладони выше бедра. Ударенный втянул воздух, захлебнулся им. Рейневан дернул его за плечи, развернул, размахнулся и врезал рукоятью, – как опытный врач, в plexus solaris, [117] в само сердце. Человек в капюшоне захрипел, упал на колена.

Гдето высоко, на крыше, мяукал кот.

– Повтори Прокопу… – Рейневан клинком ножа поднял подбородок стоящего на коленях незнакомца. – Повтори Прокопу, что я могу еще раз поклясться на кресте. Могу поклясться даже несколько раз. Но этого должно быть достаточно. Я не желаю, чтобы за мной следили. Следующего шпика, которого застану, убью. Повтори это Прокопу…

– Господин…

– Что? Громче!

– Я не от Прокопа… Я из замка… По приказу…

– Чьему? Кто приказал?

– Его вельможество князь.