— Хорошо, — коротко кивнула Фабиола, стараясь не выказать неприязни. — Я ей скажу.

Она повернулась было к выходу, однако Сабина не собиралась ее отпускать.

— Под таким ливнем в храм идут только с неотложными нуждами, — испытующе заметила она.

— Мои нужды — моя забота, — отрезала Фабиола. — Тебя они не касаются.

— Ты забываешься. Я здесь старшая жрица, ранг позволяет мне знать мысли и желания моего бога.

Разгневанная Фабиола, с усилием сдержавшись, приняла смиренный вид. Высокий ранг в столь юном возрасте — знак того, что Сабина и впрямь обладает немалыми дарованиями. Да и в любом случае злить приближенных Орка не стоит: ведь тогда прошения уж точно не исполнятся.

— Прости, — сквозь зубы процедила она. — Повод довольно мелкий. Неприятности с деловым конкурентом.

— Ты по-прежнему работаешь в Лупанарии?

— Нет, — невольно вырвалось у Фабиолы, и она тут же поморщилась, осознав, как сильна у нее инстинктивная тяга отречься от собственного прошлого. — Да. Я вчера купила его у Йовины.

— Вот оно что, — прищурилась жрица. — Зачем?

Фабиолу начала раздражать непонятная настойчивость Сабины. Уверенный натиск жрицы и боязнь грозного бога не оставляли ей возможности для маневра — не выкладывать же всю правду! Впрочем, почему бы не отделаться полуправдой…

— Мой любовник состоит в армии Цезаря, я больше двух лет сопровождала его в походах. Я устала. Хочу обосноваться в Риме, а управлять Лупанарием — вполне естественное для меня занятие.

— Разумеется, — высокомерно обронила Сабина.

Выцарапать бы ей глаза, этой гордячке… Девушки обменялись ледяными взглядами — от Сабины не укрылся гнев Фабиолы, и она явно наслаждалась зрелищем. Если Доцилоза ее не смягчит, жрица так и останется потенциальным врагом…

— Кто твой любовник?

— Децим Брут.

Сабина подняла брови.

— Один из ближайших сподвижников Цезаря? Должно быть, ты хорошо умеешь… убеждать.

Фабиола безуспешно попыталась согнать с щек досадливый румянец. Демон побери эту девицу… Откуда в ней столько яда? Уж точно не от Доцилозы!.. Взгляд Фабиолы упал на алтарное изваяние, и она вдруг осознала, где находится. Ужасающий Орк, неизменно внушающий трепет, — далеко не Бахус-жизнелюб и не заботливый Эскулап, и даже имена могущественных Юпитера, Минервы и Юноны не вселяют в людей столько страха: никто из них не властен навечно забирать к себе человеческие души. Каково же здесь было Сабине, когда ее, шестилетнюю, продали в храм? Фабиола только сейчас заметила в ее лице жесткость, на которую раньше не обращала внимания. Может, продажа в публичный дом — не единственный путь в Гадес?..

— Как скажешь, — пробормотала она, отступая к выходу. Поймав ободряющий взгляд Секста, она с трудом выдавила слабую улыбку. Что ж, по меньшей мере допрос прекратился. Фабиола искренне надеялась, что Орка не разгневала ее пикировка со жрицей, — пожалуй, надо будет попросить Юпитера и Митру, чтобы те умилостивили своего божественного брата.

Сабина не проронила ни слова. Дойдя до порога, Фабиола обернулась: жрица стояла к ней спиной, преклонив колена перед алтарем — недвусмысленный знак, что разговор окончен. Фабиола пала духом. Не найдя слов для прощания, она просто притворила за собой дверь.

К выходу из храма она шла почти механически, не глядя по сторонам, погруженная в тяжкие раздумья о том, чем может обернуться недоброжелательность Сабины. И хотя впоследствии Фабиола будет не раз казниться тем, что была в тот миг слишком погружена в себя, все же предотвратить дальнейшее было не в ее власти.

В бесконечной череде дверей, выходящих в коридор, распахнулась створка. Фабиола, по-прежнему намеренная остаться неузнанной, не повернула головы — и пришла в себя лишь тогда, когда услышала злобное шипение Секста и звук вынимаемого из ножен гладиуса. Что Секст себе позволяет? Обнажить оружие в храме — значит навлечь на себя гнев бога! Любого, даже несравнимо более доброго, чем Орк! Фабиола обернулась было, чтобы выбранить слугу, — и успела увидеть коренастую фигуру, всаживающую меч в бок Сексту.

Это был Сцевола.

Александрия, Египет

С наслаждением греясь в солнечных лучах, Тарквиний не спеша шел по улице, окаймленной высокими пальмами и узорчатыми фонтанами. Просторная, шагов в тридцать поперек, она втрое превосходила шириной любую римскую дорогу — что впечатляло само по себе, даже если не замечать роскошных зданий, тенистых деревьев и освежающего журчания фонтанных струй. Теперь-то гаруспик наконец поверил в давние толки о великолепии египетской столицы — Канопская дорога, по которой он шел, была здесь не единственной заметной улицей: с нею пересекался такой же пышный главный проспект, и нарядная площадь на их стыке поражала воображение любого, кто попадал в Александрию.

Из пяти частей города ни одна не уступала другим в величии. На севере высились бесчисленные царские дворцы, ближе к центру располагались рукотворный холм, увенчанный храмом Пана на вершине, и Сема — огражденное мраморными стенами пространство с царскими усыпальницами Птолемеев и гробницей Александра Македонского. В западной части, куда направлялся сейчас Тарквиний, находились главные помещения библиотеки и внушительных размеров гимнасий, где юноши постигали греческую философию и закаляли тело физическими упражнениями — борьбой, бегом и метанием копья. Видавший виды гаруспик, мало чему удивлявшийся в жизни, до сих пор помнил, как застыл с раскрытым ртом при первом взгляде на гигантские портики, каждый не меньше стадия длиной, — и какими жалкими показались ему прочие постройки, кроме разве что знаменитого александрийского маяка на острове Фарос.