За основу Ариэль взял биографию давно почившего террориста аз-Заркауи — иорданца, возглавлявшего «Аль-Каиду» в Ираке до того дня, как тот оказался уничтожен двумя бомбами, сброшенными с американского истребителя-бомбардировщика. Биография террориста подробнейше излагалась в Интернете. Родом он был из иорданского городка Зарка. Ариэль создал образы обоих «своих» родителей из того же городка, где он якобы жил на той же улице. При вопросах он мог описать ее по информации из сети. Создал он и «себя», родившегося у папы с мамой через два года после их переезда в США. Для описания школьных будней он взял свою реальную школу, в которую, кстати, ходило несколько мусульманских мальчиков.

По международным интернет-курсам он подучил ислам; рассказал о мечети, которую якобы посещает с родителями, а также назвал имя проповедующего там имама. После этого он обратился с просьбой о принятии в число последователей Проповедника. Последовали вопросы — не от самого Тролля, а от одного из учеников в Калифорнии. Фахад-Ариэль на них ответил. Последовали дни ожидания. Наконец он оказался принят. Все это время Ариэль держал наготове свой скрытый малвер-вирус.

В деревне неподалеку от Газни, центра одноименной афганской провинции, в неоштукатуренной комнате сидели четверо талибов. Сидели по привычке на полу, кутаясь в накидки и долгополые халаты: несмотря на май, с гор дул холодный ветер, а отопления в кирпичном здании управы не было.

Сидели там также трое правительственных чиновников из Кабула и двое ферингхов (офицеров НАТО). Горцы по самой своей природе были скупы на слова и неулыбчивы. До этого фирингхов они видели единственно через прицел «калашникова». Но то была жизнь, с которой они своим приходом в деревню намеревались расстаться. С некоторых пор в Афганистане действовала малоизвестная программа с символичным названием «Реинтеграция», запущенная в обиход британским генерал-майором Дэвидом Хуком.

Прогрессивно мыслящие умы из военного ведомства давно смекнули, что счет по головам убитых талибов ни к чему не приведет. Сколько бы англо-американское командование ни тешило себя отчетами насчет «устранения» стольких-то мусульманских боевиков — ста, двухсот, трехсот, — на их месте все равно появляются новые.

Одни традиционно берутся из среды афганских дехкан. Другие идут в моджахеды по причине того, что кто-то из их родственников (а родственные кланы в патриархальных горских общинах могут иной раз насчитывать до трехсот человек) оказался убит сбившейся с курса ракетой, ошибочно сброшенной бомбой или шальным артиллерийским снарядом; другим сражаться приказывают старейшины их родов. Как правило, это молодежь, не более чем вчерашние мальчишки.

Сюда же можно отнести студентов из Пакистана, гуртами прибывающих из своих медресе, где они на протяжении лет не изучали ничего, помимо Корана, да еще внимали экстремизму имамов, навязчиво поучающих их сражаться и погибать во имя Аллаха и его пророка.

Однако армия «Талибана» устроена весьма своеобразно. Ее части накрепко привязаны к местностям, откуда они родом. Их вера и верность своим бывалым командирам безгранична, подчинение беспрекословно. Убрать бывалых, перековать командиров, сойтись со старейшинами кланов — и вся пылавшая доселе огнем провинция просто выйдет из войны.

Годами британские и американские спецагенты под видом моджахедов скрытно кочевали по нагорьям, устраняя боевиков крупной и средней руки, мелкую же сошку не трогая из соображений, что она к террору по большей части не причастна.

В параллели с ночными охотниками, программа «Реинтеграция» была нацелена на переубеждение ветеранов, готовых принять оливковую ветвь мира от центрального правительства в Кабуле. В день, о котором идет речь, генерал-майор со своим ассистентом-австралийцем Крисом Хокинсом представляли ту самую ячейку реинтеграции, прибывшую по договоренности в деревню Кала-и-Зай. А у стены, ссутулясь, сидели четверо немолодых талибских старшин, которые поддались на уговоры и спустились с гор для возвращения к мирной сельской жизни.

Как известно, клева без наживки не бывает. Каждый «реинтегрант» должен был пройти курс деидеологизации, а за это он получал бесплатный дом, отару овец для возвращения к мирному скотоводству, амнистию, а также денежное довольствие в афгани, равное ста долларам в неделю. Целью встречи этим ярким, хотя и кусачим майским утром, была попытка убедить ветеранов «Талибана», что вся та религиозная баланда, которую им годами травили, на самом деле не более чем профанация.

Поскольку эти люди говорили на пушту, да к тому же были неграмотны, Коран для чтения был им недоступен. Как и все террористы неарабского происхождения, они довольствовались лишь тем, что принимали на слух и на веру от инструкторов-джихадистов, хитро маскирующихся под мулл и имамов, кем они, разумеется, не являлись. А потому здесь присутствовал пуштунский мулла — он же маульви, — чтобы разъяснить соплеменникам, как их обманули. Что Коран на самом деле — это книга мира, где об убийстве повествуется всего в нескольких сурах, которые террористы намеренно выдирают из контекста и трактуют на свой лад.

В углу стоял телевизор, предмет немого восхищения горцев. Показывал он, понятно, не телепередачи, а ДВД из подсоединенного к нему плеера. Оратор с экрана вещал на английском, а мулла пультом ставил изображение на «паузу» и, переведя слова мнимого проповедника, растолковывал, как и чем его словеса противоречат Святому Корану, а значит, неугодны и противны Аллаху.

Одним из четверых сидящих был Махмуд Гул — полевой командир, воевавший еще до событий Одиннадцатого сентября. Ему еще не было пятидесяти, но тринадцать лет в горах его преждевременно состарили: лицо под черным тюрбаном было изборождено морщинами, суставы пальцев разбухли и саднили от набирающего силу артрита.