Шрифт:
Непосредственными источниками информации поэта о ходе варнинской осады были письма ее участника Василия Перовского, разговоры в кругу царской семьи, а также статьи в газетах. Наставник государя наследника должен был знать и о трагических предчувствиях императора, сразу превратившихся в одну из семейных легенд. Мы полагаем, что баллада о торжестве ахейцев была написана поэтом после кончины вдовствующей императрицы, то есть, скорее всего, в ноябре или начале декабря 1828 года. Как известно, на смерть августейшей матери Жуковский откликнулся стихотворениями «У гроба Государыни Императрицы Марии Феодоровны. В ночь накануне ее погребения» и «Видение» [183] . Последнее опубликовано в той же книжке «Северных цветов», что и «Торжество победителей». Пафос обоих стихотворений в том, что тяжкая скорбь по утрате проходит, боль стихает, и остается светлая память о прекрасных делах покойной.
183
По словам П. А. Плетнева, смерть государыни пробудила поэтическое воображение Жуковского после многолетнего молчания, и в стихотворениях на ее кончину он не только «излил свои чувствования», но и явился «верным истолкователем того, чем трепетало сердце каждого русского» ( Плетнев:199).
Здесь мы можем приблизиться к решению «загадки Ниобы», то есть строк, исключенных Жуковским (или издателем альманаха Дельвигом) из печатного текста баллады:
Вспомни матерь Ниобею: Что изведала она! Сколь ужасная над нею Казнь была совершена!.. Но и с нею, безотрадной. Добрый Вакх недаром был: Он струею виноградной Вмиг тоску в ней усыпил. Если грудь вином согрета И в устах вино кипит: Скорби наши быстро мчит Их смывающая Лета. (Жуковский 1980: II, 141)А. С. Янушкевич предположил, что исключение этих стихов из первой публикации связано с содержавшимся в них намеком на страдания матерей сосланных декабристов. Мы полагаем, что причина исключения этих стихов была иной. В конце 1828 года слова об ужасной казни «матери Ниобеи» прочитывались как откровенный намек на неожиданную смерть императрицы Марии, которую официально именовали Матерью. «Императорский Дом и Россия лишились Матери», — говорилось в некрологе, опубликованном «Северной пчелой» ( Булгарин:434). В надгробном плаче Жуковского по государыне читаем:
С Тобой часть жизни погребая, И матерь милуюсвою В Тебе могиле уступая, В минуту скорбную сию, В единый плач слиясь сердцами, Все пред Тобою говорим: Благодарим! благодарим!.. (Жуковский: II, 257–258)Ср. также в надгробных стихах С. П. Шевырева «В Бозе почивающей Благодетельнице Народа»:
Народа мать!.. Ты стала тень. Великолепно закатился Твоих благотворений день. За ним настала ночь печали, Святая скорби тишина; Не громко о Тебе рыдали: От слез душа была тесна. <…> И слезы горести живой Народ о Матери стенящий Чем обретет? — Все той же, той Порфирою благотворящей. (Московский вестник. 1828. С. 194–195)В стихотворении Александра Попова смерть Марии Феодоровны изображается как смерть страдалицы:
<…> Давно ли Царь-Отец, Твой Сын-Благословенный, Наш Ангел — от земли скорбящей улетел, Ему во след, давно ль, Царицы несравненной Тень милая взнеслась в надзвездный Свой удел?.. И нежная душа Марии все страдала: Один удар судьбы свершался за другим; Дух жизни видимо и сильно иссякала, Иссякла — и Ее мы ныне в гробе зрим! Увы, святых судеб веленье непреложно! Наш мудрый долг — терпеть и упованьем жить: Но в горести кому из нас возможно О ней, о Матери, нежнейшей слез не лить? (ЖМФ: 66–67)Следует заметить, что сама ассоциация между государыней Марией Феодоровной и легендарной царицей Ниобой, лишившейся по воле богов своих детей, вполне вписывается в сентиментальный миф императрицы. Как известно, последняя потеряла и оплакала нескольких детей. Знаменательно, что в Старой Сильвии Павловского парка стояли скульптуры Ниобид ( Шторх.47), вывезенные из Царского Села по требованию вдовствующей императрицы. В творчестве Жуковского образ Марии Феодоровны не раз связывался с символической темой скорбящей матери. Ср. в элегии «На кончину ея величества королевы Вюртембергской» (то есть Екатерины Павловны, дочери императрицы Марии):
О! матери печаль непостижима, Смиряются все мысли пред тобой! Как милое сокровище, таима, Как бытие, слиянная с душой, Она с одним лишь небом разделима… Что ей сказать дерзнет язык земной? Что мир с своим презренным утешеньем Перед ее великим вдохновеньем? (Жуковский: II, 121)В «Хоре девиц Екатерининского института…» (1826) поэт обращается к «удалившемуся гению» почившего сына государыни Александра Павловича:
Утешением слети К сердцу матери томимой! Будь сопутник ей незримой, Снова мир ей возврати! (Жуковский: II, 249)Наконец, в поздней статье «О происшествиях 1848 года» Жуковский вспоминает о страданиях императрицы Марии, только что узнавшей о смерти своего сына Александра: «Несказанное величие этого зрелища меня сразило: увлеченный им, я стал на колена перед святынею материнской скорби, перед головою царицы, лежащей в прахе перед крестом испытующего Спасителя» ( Жуковский 1902:X, 109) [184] .
184
Заметим, что поэт дважды обращайся к образу мавзолея дочери Марии Феодоровны великой княгини Александры Павловны (в «Славянке» и «Государыне Императрице Марии Феодоровне»).