— Не по нраву дар, так выбрось в оконце, не вези с собой, — предложила Ксения, но служанка только головой покачала в ответ. Шелковая лента — не из дешевых, чтобы ей вот так разбрасываться. Да и что-то подсказывало Марфе в душе, что ей непременно нужно сохранить при себе подарок старца. Она вдруг выпрямилась резко и уставилась на Ксению широко распахнутыми глазами, побелев лицом при этом так, что многочисленные веснушки, усыпавшие ее щеки и нос, резко выделились одним большим ярким пятном. — Ой, Ксеня, вспомнила я его! Старца этого вспомнила! Он у церквушки сидел на улице нашей в Москве, куда мы на службы ходили. Ты ему всегда первому милостыню подавала! Признала ли его ты теперь? Вспомни, Ксеня!

Ксения ахнула, чувствуя, как внутри разрастается мистический страх перед тем невиданным, с чем столкнулась она ныне днем, быстро перекрестилась, пытаясь вспомнить каждое слово из речей, что вел старец. Марфа тоже напрягала память, воскрешая слова путника, обращенные к ней, а после просияла:

— Вскорости с Васильком моим, знать, буду! Только о нем мои молитвы ныне, только о сыне. А тебе что предрек старец, Ксения?

Ксения же поникла плечами, погрустнела, потускнели вмиг ее голубые глаза. Ведь то, что скоро Марфа обнимет своего сына, означало для нее самой возвращение в вотчину Северского, не иначе. Недаром ей старик про слезы говорил и недолю. Теперь-то уж точно ее Владислав к мужу отправит, не к отцу.

Она вспомнила потом слова, обращенные непосредственно к Владиславу и прижала руку к груди, стараясь унять сердце, что вдруг пропустило пару тактов. Что там сказал старец? Она судьба Владислава? Его радость и его горе? Ксения опустила лицо в ладони, пытаясь скрыть от глаз Марфы, что так и сияет оно ныне от того счастья, что вдруг охватило ее. Коли так, знать, откроется ей сердце Владислава, знать, не отдаст он ее Северскому. Знать, взаимным будет стук ее сердца, что снова с недавних пор бьется только ради черноволосого ляха.

Ксения так и замерла, поймав себя на этой пугающей ее мысли. В прошлый раз, когда она доверила ему свое сердце, свои мечты, свою будущность, лях предал ее, обрек на позор и недолю. В этот раз, как переплелись нити их жизненных путей, он не скрывает от нее, что она лишь оружие возмездия в его руках.

С каждым днем, с каждой минутой, что они проводят столь близко друг другу, Ксению будто привязывают к нему невидимому глазу нитями плотнее и плотнее. И эти нити все глубже проникают в нее, чтобы причинить мучительную боль, коли оборвут их разом, разъединяя ее с ляхом. И в этот раз эта боль будет уходить еще дольше, она знала это.

Как только встали в вечерних сумерках на ночную стоянку, Ксения решительно спрыгнула с возка наземь, оправила помятый за время, проведенное в пути, подол сарафана. Она не собиралась долее мучиться неизвестностью да загадки гадать. Прошлая ночь, проведенная в мыльне, была для нее особенной, а те чувства, что заполнили ее душу, были совершенно непохожими на то, что она когда-либо испытывала к другому человеку. Даже на те, что когда толкнули ее отпереть дверь хладной на дворе своего батюшки.

Ксения дождалась, прохаживаясь медленно вдоль возка и обратно, разминая ноги, затекшие в дороге, пока Владислав не отдал приказы своим пахоликам и не отошел в сторону от лагеря, предоставив человеку из своего почета заняться его каурым. Он сел в отдалении в траву, спиной к суетящимся в лагере полякам, словно отстранился от всего происходящего вкруг него. Ксения рванулась к нему, не раздумывая, но ей тут же перегородила дорогу грузная фигура Ежи.

— Воротайтесь к возку, панна, — произнес он. Ксения, не желая подчиняться его приказу, пошла на обход, но он быстро схватил ее за локоть, остановил на полушаге.

— Я желаю поговорить с паном Владиславом, — произнесла она возмущенно, безуспешно пытаясь вырвать свой локоть из цепких пальцев ляха. Но тот даже не шелохнулся от ее бурных попыток вырваться на волю.

— Пан не желает ни с кем говорить нынче. Воротайтесь к возку!

Ксения в отчаянье обернулась на Владислава, надеясь поймать на себе его взгляд, но ей не удалось это — тот не повернулся взглянуть, что за громкая возня происходит в лагере. Ежи тем временем, видя, что она не намерена подчиняться по-доброму, потащил ее за локоть к возку силой, легко преодолевая ее сопротивление. Ксения поняла, что ее затея терпит крах, и предприняла последнюю попытку.

— Владек! Владек, я хочу поговорить с тобой! — крикнула она, сбиваясь с дыхания в попытке освободиться от хватки усатого ляха. — Владек!

Но Владислав даже ухом не повел на ее крик. Он спокойно раскурил чубук, по-прежнему глядя куда-то вдаль, на бескрайний простор цветущего луга перед его взглядом. И Ксения, заметив это, прекратила дергать свою руку из пальцев Ежи, позволила ему довести себя до возка.

— Не балуй, панна, тут сиди, — приказал он ей и отошел в сторону, но недалеко — по-прежнему не выпуская ее из поля зрения, готовый остановить ее, коли она снова решиться нарушить уединение Владислава. Ксения опустилась на землю, подминая под себя подол сарафана, облокотилась спиной о колесо возка. Она неотрывно смотрела в спину сидящему в отдалении Владиславу, будто пытаясь силой своей мысли внушить тому, чтобы он обернулся и взглянул на нее. Она бы многое отдала, чтобы узнать мысли, что бродят ныне в его голове.