— А как вообще возможно в один момент быть патриотом, а в следующий — перестать себя считать таковым?

— Ну не все так плохо. За последние годы у нас появились патриоты, которые ругают страну, Путина, олигархов, силовиков, общий курс власти, но при этом не перестают гордиться своей страной, тем, что они русские. Либералы-западники — это исчезающее явление, им на смену идут такие критики, которые вовсе не удовлетворены тем, что происходит, но при этом не перестают быть патриотами.

Есть и другое новое явление — «русский мир». Среди наших эмигрантов есть люди, которые довольно быстро интегрировались в культуру той страны, которую они выбрали, но есть и те, которые продолжают живо интересоваться происходящим на родине и считать себя патриотами России. Их много в Германии, в Израиле, в Америке. Интересно, надолго ли сохранится такое явление? Мы все-таки сейчас живем в «плоском мире» информационных технологий, где нет железного занавеса, но есть интернет, расстояния короткие, общайся с кем угодно. Поэтому есть возможность сохранить такие анклавы русских или людей с двойной идентичностью.

Ни в коем случае нельзя их считать «отрезанным ломтем»: мол, вы нас бросили тут копаться в грязи, а сами устроились на Гавайях. Наоборот, потенциально это наш огромный ресурс, трансляторы новых знаний, новых связей, денег, опыта, наконец, наше лобби в странах пребывания. Потому что мы же страна-цивилизация, страна-континент, нам вроде бы всего хватает и тем, что за рубежом, можно не интересоваться. В результате — постоянное отставание, которое периодически приходится преодолевать совершенно варварскими методами «большого скачка». А такого рода шлюзы и переходники очень важны. И опять-таки для воспитания национальной идентичности это важная вещь. Потому что люди там, в другой культурной среде, очень быстро начинают ощущать свою идентичность. Но чтобы этот потенциал был реализован, надо научиться с ним работать. Мы же пока этому только учимся.

«Прежние победы внушают нам не столько чувство воодушевления, сколько разочарования, тоски, самокопания. Не можем наш национальный моторчик завести — нет запальника, топливо не загорается. Нам нужно понять, что сейчас задачи другие и что они — не менее важны и амбициозны»

Фото: Виктор Зажигин

— Интересный результат показал опрос на тему « Кого вы могли бы назвать русским?». Лишь 16 процентов определяют русского по происхождению, по крови. Для остальных этот показатель не важен, они называют в качестве факторов принадлежность к русской культуре, знание языка, веру. Тут мы ведем разговор о русской нации, ярчайшими представителями которой были и Пушкин, и Багратион, и Екатерина Вторая, и Сталин, то есть люди не русских кровей, но русские по духу. Получается, наши идентификационные границы по- прежнему широки и гибки, и эта « русскость» — хорошая платформа для укрепления нашей российской идентичности?

— Россия же формировалась как империя. А империя объединяется не языком или религией, а принципом служения государю и династии. Поэтому элита у нас всегда была разноплеменная, а территории — разноязычные, разноконфессиональные, но это не мешало всем себя чувствовать подданными одного государя и жителями одной страны.

— Двадцать лет назад появилась такая искусственная дефиниция, как « россиянин». Судя по вашим опросам, жители страны крайне неохотно пользуются такими определениями своей идентификационной группы: лишь по четыре процента граждан определили себя как « россиянин» и « русский». Люди не связывают себя с этими группами?

— Для меня более важный и позитивный результат, что 63 процента опрошенных сказали: мы гордимся тем, что мы граждане России. Потому что граждане России — это и есть россияне. Конечно, термин этот был привнесен искусственно, но, вообще, в человеческом обществе, с тех пор как мы вышли из пещер, все искусственно. Поэтому бояться искусственности не надо. Более того, идентичность — это всегда искусственное образование. Особенно национальная идентичность, она конструируема. Современная наука давно ушла от идеи, что нация существует изначально и может исчезнуть только в случае физического уничтожения. Ничего подобного: нации созидаются и разрушаются абсолютно искусственным путем.

Бенедикт Андерсон, один из ведущих исследователей наций, даже так свою книгу назвал: «Воображаемое сообщество». Вот белорусов, например, десять миллионов человек. Чтобы понять, почему житель Гомеля и житель Минска являются представителями одной нации, они должны представить себя частью одного сообщества — белорусов. А это искусственная ментальная конструкция, которую надо выдумать, обосновать, транслировать, насадить. И не случайно все эти конструкции начали появляться примерно пятьсот лет назад, когда появился печатный станок как главное средство распространения информации, трансляции и тиражирования ее в промышленных масштабах. Тогда и начали зарождаться европейские нации. До этого бретонец был отдельно, а провансалец — отдельно, а затем вдруг они «вообразили» себя французами.

Поэтому мы тоже должны вообразить себя россиянами. Термин, который вчера казался смешным и неорганичным, вошел в нормальный обиход. А через поколение и вопросов не будет, кто такие россияне. Конечно, при условии, что институты тиражирования и трансляции национальной идентичности — литература, кино, СМИ, система образования — будут работать исправно.

— Похоже, оба понятия — и « россиянин», и « русский» — постепенно исчезают из самоидентификации представителей малых наций, в частности жителей Северного Кавказа. Насколько внутренние межнациональные проблемы мешают формированию национальной идеи?